Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Мне снился плохой сон, а ещё я устала. Я устала от неизвестности, тревоги и скучаю по родителям. Я не знаю какого им, как они без меня и как дела у Дороти. Она не сможет без меня долго, каждый раз просит у меня совета, ведь я старше и умнее. Но умнее ли я сейчас? Так легко оказалась украденной среди бела дня. Отец явно винит во всем себя, а я нахожусь здесь, пью алкоголь, сижу в одной ночной рубашке и бесстыдно сдалась, — высказалась она, удивляя меня своей откровенностью. Мне было искренне наплевать на её чувства, но странное чувство разгорелось в груди. Я не понимаю, какое. Я потёр переносицу, чтобы отвлечься. Я забывал, что передо мной в первую очередь находится девочка, которой было всего 20 лет. Эйвон с самого начала предупреждал меня, что Терезу будет слишком легко
— Иди спать, Тереза, — приказал я, как делал это всегда. Девушка обернулась на меня, и я увидел то, чего долго боялся. Глаза. Глаза полные боли, обиды, ненависти и злобы. В ней помещалось столько всего из-за меня, она винила во всём меня и правильно делала. Лучше путь она ненавидит меня, чем будет со мной.
— Спать? Я сплю по тринадцать часов в сутки, потому что мне нечем занять себя в доме. Я просыпаюсь утром и насильно заставляю себя поспать ещё хотя бы пару часов, чтобы не возвращаться в этот кошмар, — она обвела рукой дом. Я выдохнул, желая уйти отсюда поскорее. Она не выдержала собственных эмоций и резко встала с дивана, забыв про разбитую бутылку на полу. Её писк и гримаса боли заставили меня подлететь к ней за два шага, обхватывая маленькое тельце на руки. Я сжал её талию, другой рукой держа за ноги и осмотрел лицо. Она кусала свою пухлую губу и не поднимала на меня глаз.
— Дура! — выкрикнул я, желая проучить её, словно ребёнка.
— Соглашусь, потому что мне больно, — прохрипела она и я бросил гневный взгляд на её стопу, по которой струйкой бежала кровь. Я мысленно закатил глаза и усадил её на кресло, бережно выставив ногу на стеклянный столик.
— Не двигайся, — приказал я и вышел в ванную за аптечкой, где лежало все необходимое для обеззараживания её ноги. Она послушалась меня, молча теребила край своей рубашки. Возможно, из-за выпитого алкоголя, он подействовал на неё как обезболивающее. Я сел на кресло напротив, положив её ногу на свои для удобства. Она дёрнулась, когда моя горячая рука прикоснулась к её холодной конечности. Я старался избегать тактильного контакта с ней и до этой ночи у меня это идеально получалось.
Глава 10
Кровь. Осколки. Писк боли. Все было мне так знакомо, будто я переживал это не 10 лет назад, а вчера.
— Пожалуйста, будь нежнее, — умоляла она, когда я смочил вату антисептическим средством.
— Знаешь, в тебе достаточно алкоголя, чтобы обеззаразить ногу самой, но я делаю это для твоей же безопасности. Поэтому будь добра, заткнись, — грубо ответил я, получая её хмурые брови. Конечно же, она не заткнётся.
— Мне больно, а для моей безопасности, ты мог бы отвлечь меня разговором, чтобы я не упала в обморок от вида крови, — сказала она пьяным голосом, намекая на дурацкий жест всех женщин. Падать в обморок.
— Ты жила со мной достаточно, чтобы выяснить, что я не особо разговорчивый, — ответил я, продолжая протирать маленькую стопу Терезы.
— Сделай исключение, — улыбнулась она. Как быстро в ней меняется настроение, я поражён.
— Нет.
— Тогда буду говорить я и поверь, я могу часами разговаривать. Но живя со мной месяц, ты конечно же, не знал об этом, — упрекала меня девушка, скрещивая руки на груди. Я бросил мимолётный взгляд на её грудь, которая от сомкнутых рук приподнялась. Черт. Ещё и её до чёртиков стройные ноги, по которым взгляд бегает автоматически.
Она разговорчива. Но не со мной. С Эйвоном она могла говорить о фильме, который они посмотрели, часами. И это действительно утомляло, когда, находясь в своём кабинете, я слышал её голос. Эйвон такой же, стоило кому-то упомянуть его любимую тему, его не остановить.
— И так, лошади. Каждые выходные мы с Эйденом отправлялись кататься на лошадях, потому что это было моим хобби. Мой Сафир имеет очень стойкий, сильный
— Раньше она мне снилась, я точно видела свою серебристо-белую лошадь, стоящую среди горных долин Дублина. А сейчас я даже не знаю, как она, может её решили продать, потому что она очень активная и не может без прогулок и скачек, — продолжала она, а я давно закончил, попусту теребил её ногу с бинтом, делая вид, что продолжаю бинтовать, чтобы она поговорила чуть дольше. Её голос обладал чистотой, тембр был мягким и нежным, как ласковое прикосновение бриза. Высота голоса поднималась и опускалась, создавая мелодию, которая заполняла воздух вокруг.
— Может мою лошадь отдали Дороти, так как она стала достаточно взрослой, чтобы управлять лошадью. Это раньше отец запрещал ей скакать, потому что она слишком неуклюжая. Он боялся, что кто-то из нас пострадает… — она на секунду замолчала, а я не осмелился посмотреть на неё. Ненавижу успокаивать людей, это не моя компетенция, хоть я и вижу, когда она действительно была бы уместна. Я всегда не мог смотреть на боль в глазах людей. Впервые я понял это, когда дядя в качестве воспитания, показал мне, как проходят пытки в его подвальной части дома. Это был трепещущий ужас, я встал в ступор, будто увидел монстра. Хоть я и не понимал чувства в своей голове, вскоре я осознал свой страх. Мужчину резали, били, обливали, издевались и пытали. А Андреас с улыбкой смотрел на происходящее, повторяя про себя «Он заслужил». Но разве это так? Разве монстр стоит не сбоку от меня? Разве мне не страшно? Меня стошнило, и я слёг с сильной лихорадкой, а дядя изредка навещал меня, говоря про себя: «Я думал, ты сильнее, Харрис. Я думал, мы похожи. В твоих глазах пустота и я думал, что ты моё идеальное оружие. Не разочаровывай меня и докажи, что я не прав». И я доказал в скором времени, стал контролировать себя настолько, что без жалости стал смотреть на страдания других. А когда оставался один, блевал часами, вспоминая лица людей.
— Ты закончил, — воскликнула она и попыталась встать, но упала обратно на кресло, поморщившись от боли. Я вздохнул, встав с кресла и осмотрел ковёр, который в некоторых местах был пропитан кровью Терезы.
— Я испачкала ковёр, — с пьяным выдохом произнесла она и поджала губы. К черту ковёр, когда ты сама пострадала.
— Не важно, — ответил и не придумал ничего уместного, как самому отнести Терезу в постель. Я наклонился к ней, ощущая запах купленного Эйвоном шампуня со сладким запахом миндаля и мёда. Она попятилась, а когда я выставил руки вперёд, показывая, что хочу взять её на руки, она словно ребёнок, сдалась. Тереза вытянула свои руки, показывая полную беззащитность и я легко проскользнул сквозь её талию и ноги, чтобы поднять. Она сложила руки на мою грудь, от чего от прикосновения моя кожа зажглась. Я нёс её на руках до комнаты, чувствуя, как девушка дышит мне в шею. Невыносимо. Невыносимо прикасаться к бархатной коже, чувствовать сладкие пряности её тела. Мне придётся очень много поработать в зале из-за этого мгновения.
Я трогала его. Его сильное тело, его стальную грудь и ощущала жар. Таким был Харрис: стальным, горячим и сильным. Мне хотелось сложить голову на его плечо и нюхать запах дерева, пока не усну. Видимо алкоголь достаточно въелся в мою голову.
Он крепко держал меня и мне ни на минуту не пришло в голову, что он может уронить меня. Нога неприятно щипала от осколков, вцепившихся мне в ногу и обеззараживающего средства. Мы вошли в комнату, и он аккуратно уложил меня в кровать, от вида, его стоящего надо мной тела, моё сердце забилось сильнее. Я вспомнила ночь, когда нас ограбили, тогда я не видела его лицо, но запомнилось тело греческое бога. Протерев глаза, я захлопала ресницами, вспоминая события той ночи.