Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Что он сделал? — я боялась получить ответ, но всё равно спросила, готовясь к худшему.
— У него моя мать, — выдавил Харрис и расправив плечи, грозно возвысился над моим телом. Я испугалась по началу, пока он не просунул руки за мою спину и не поднял меня над полом. Я доверчиво вскрикнула, схватившись за сильные плечи мужчины. Он вошёл в свою спальню, положив меня на кровать и отошел на шаг.
— Ты сегодня со мной, — приказал он и нахмурился до того, что брови осели над глазами. Я выгнула бровь, осматривая большую кровать Харриса и себя в пижамной одежде.
— С чего это?
— Ты
Харрис вернулся через пару минут, приняв душ и переодевшись в белую футболку с серыми спальными штанами.
— Почему ты так смотришь? — недовольно буркнул мужчина и обошел кровать, чтобы лечь на другую её сторону.
— Я боюсь привыкнуть к твоему домашнему стилю, — улыбнулась я, ведь привыкла видеть его в классическом костюме. Всегда строгим, властным, а сейчас домашним мужчиной.
— Не привыкай, это разовая акция, — произнес он и я хмыкнула, заглушив боль в груди. Я сжала челюсть, пообещав себе, что после этой ночи между нами не будет ничего недопустимого. Мы останемся врагами, вынужденными стать союзниками.
— Ты расскажешь мне, что случилось с твоей мамой? — спросила в надежде я и легла на накрахмаленную чистую подушку. Он сделал то же самое, задумчиво разглядывая потолок. Его лицо было спокойным и умиротворенным, и я радовалась, что смогла успокоить его.
— Нет, — коротко ответил и я вздохнула, помолчав минуту, начала свой рассказ.
— Как только я смогла держать карандаш в руках, я начала рисовать. Я была капризным ребёнком, которого старались воспитывать в строгости. Меня успокаивали, убаюкивали, качали, но только когда отец давал мне в руки карандаш и бумагу, я успокаивалась. Ко мне тянулись дети и часто любили проводить со мной время, потому что я рисовала их портреты. Даже самые неугомонные и энергичные дети спокойно выжидали, когда я их рисовала, за что их родители благодарили меня. Но я перешла в школу и начались настоящие проблемы, где я поняла всю суть иерархии. Дети не смотрели на высокое положение моей семьи и деньги, они видели только это, — я остановилась и обвела пальцем свои глаза. Глаза стали моей карточкой, за которую меня унижали и обижали. Харрис коснулся моей руки и убрал её от глаз, будто я оскорбляла себя.
— Рисование стало для меня источником вдохновения и способом самовыражения. Я могла создавать свой мир на бумаге, передавая свои мысли и эмоции. Я осознала для самой себе, что возможно, мне достались такие большие глаза, потому что я иначе вижу мир. Каждый раз, когда я садилась за рисование, я чувствовала, что остаюсь в гармонии с самой собой, — я говорила без остановки, смотря за спину Харриса, в окно. Я остановилась и выдохнула, замолчав.
— Ты думала, у тебя дар из-за больших глаз? — тихо посмеялся он, я кивнула.
— Я была ребёнком, который не понимал почему ко мне так относятся. И решила обнадежить себя тем, что мои глаза — это мой дар, — я покачала головой,
— О, Тереза, твои глаза — это действительно дар, — в тон моего голоса произнёс Харрис, и я улыбнулась. «Почему у спасения твои глаза?».
— Спи, маленькая художница, — приказал Харрис, и я кивнула, разворачиваясь к нему спиной. Я и не надеялась, что останусь без его рук, потому что сразу же как я развернулась, он притянул меня к себе. Я спиной уперлась в его торс и подвигала бёдрами для удобства.
— Не используй моё уязвимое состояние в своих целях, Тереза, — грозно приказал Харрис, от чего я засмеялась, привыкая к горячему теплу его тела.
— Боже, Харрис, ну и раздутое же у тебя эго. Скажешь подобное ещё раз, и я уйду, — буркнула я со смехом, и он шумно улыбнулся, зарываясь носом в мои волосы.
— Всё-таки прошлый гель для душа мне нравился больше, — прошептал Харрис, но я уже погружалась в сон, плавно закрывая веки. Убаюкивающий голос прошептал ещё что-то, но я уже отключилась, впервые засыпая в объятиях моего тёмного незнакомца.
Я проснулась в пустой кровати, но Харрис оставил свой след — мятую сторону постели. Мне не было обидно, что он ушёл, ведь я пообещала себе, что всё, что было между нами ночью лишь вынужденная мера. Ему нужна была помощь, и я единственная в доме, готова была его выслушать. Я приняла душ уже в своей комнате, воодушевлённо разглядывая своё отражение в зеркале.
Высокий конский хвост, белая шёлковая рубашка от Saint Laurent и брючный костюм из черной ткани с деликатным сиянием. Я выглядела до ниточки идеально и это пугало. Мама бы поставила высший класс моему деловому стилю по всем её вкусам, но сколько бы дорогой одежды я не надевала, это не скроет моего недостатка опыта. Я по-прежнему остаюсь ребенком, так ещё и девушкой, не способной управлять компанией.
Харрис ждал меня на кухне, разговаривая с беспечно улыбчивой Альбой, рассказывающей про своих детей.
— Прямо зелёной кашицей, представляете? — засмеялась женщина и я застыла, увидев искреннюю улыбку Харриса. Стоп. Я зажмурила глаза, ещё раз проверяя не показалось ли мне. Улыбка, коснувшаяся его голубых искрящихся глаз. Альба сделала из Харриса мальчика, который улыбался ей, опираясь о столешницу со скрещенными руками.
— Это явно не разыграет мой аппетит, Альба, — он покачал головой с улыбкой на лице. С чертовой улыбкой, от которых мои ноги подкосились, а желудок заворачивал тысячу узлов.
— Прошу прощения, мистер Райт, но мои дети явно поднимут Вам настроение на весь предстоящий день. Они просто… невероятны, — Альба увидела меня, застыв с ложкой в руках и приоткрыв сухие от ветра губы. Харрис резко посмотрел на дверной проём, вскидывая брови и медленно проходя взглядом от ног до головы.
— Доброе утро, — выдавила я и прошла на кухню, где мой каблук эхом стучал по всей комнате. От волнения мои ладошки вспотели, и я пригладила ими костюм.
— Доброе утро, мисс Хендерсон. Как Вам спалось? — улыбчиво спросила Альба, но только я хотела ответить, как она же и перебила меня.