Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Судя по Вашему внешнему виду, Вы выспались, как никогда в жизни, — она весело засмеялась и развернулась, кидая короткий взгляд на Харриса, который не сводил с меня глаз.
— Что ты сделала со своими глазами? — спросил он, продолжая пристально следить за мной. Я неловко смотрела на кухонные предметы, дабы не встречаться с ним взглядом.
— Подкрасила их карандашом и вывела стрелку тенями, — ответила, по-прежнему не смотря в глаза Харрису.
— Завтрак готов, дети мои, — ласково произнесла женщина и кивнула Харрису на столешницу, чтобы он поспел сесть вместе со мной.
Боже, до чего неловко сидеть рядом с ним при свете дня. Сидеть и
— Тереза, я видела твой портрет. Неужели это правда ты нарисовала? До чего же детально и красиво, просто не вериться в твой талант, — хвалила Альба, мечтательно держа в руках полотенце.
— Не стоит так возвышать мое творчество из-за одной картины. Я занимаюсь рисованием с детства, — улыбнулась скромно я, закидывая в рот брокколи. Приготовить настоящий вегетарианский завтрак было явно идеей Харриса, у которого не может быть типичного завтрака.
— О, это не первая увиденная мной твоя картина, Тереза. У Харриса имеется… — она замолкла, в ужасе закрыв рот. Я перевела хмурый взгляд на Харриса, который прищуренным тёмным взглядом прожигал Альбу. Что?
— Что имеется у Харриса моего? — тихим голосом спросила я, боясь узнать правду. Но уверена, хуже, чем в эту ночь правда не будет. Я медленно выжидала, пока Харрис неторопливо завтракал, будто я ничего у него не спросила. Его вид вернулся к строгому чёрному костюму и белой выглаженной рубашке. «Он никогда не носил галстуков» — подметила я.
— Я всё ещё жду, — напомнила я, неторопливо стуча каблуком по ножке стула. Альба выглядела поникшей, смотря в странное выражение лица Харриса и я не могла не раздражаться их поведением.
— Слушай, я понимаю, ты не доверяешь мне. Мы всё-таки враги, но то, что касается меня — я обязана знать и я хочу знать. Так что будь добр, переступи через себя и объяснись, — произнесла я, откинув вилку и встав со стула. Харрис перестал завтракать, медленно поднял на меня голову и встал, схватив меня за руку.
— Простите, мистер Райт, я правда не хотела, — крикнула Альба нам в след, и я вдруг начала беспокоиться. Сердце странно забилось в ушах, будто то, что собирался показать Харрис — изменит всё. Будто я не должна была видеть и мне стало не по себе, но я уверенно держалась, смотря на широкую спину Харриса и на наши сплетённые воедино руки, которые ощущались чужеродно, но мягко. Даже его руки были силой, которая держала меня.
Мы направились в другую часть дома, где располагалась игровая бильярдная комната. Кожаные диваны, маленький бар и огромный бильярдный стол. Я не смела заходить во многие комнаты дома, потому что они так или иначе, напоминали мне свой дом. Харрис тяжёлым хлопком открыл подвальную дверь, и я нахмурилась, смотря на строгий профиль мужчины.
— Надеюсь я не узнаю секрет, после которого тебе придётся убить меня, — хмыкнула я, вызывая по спине мурашки от его взгляда. «Лучше замолчи» — говорилось в них, и я поджала губы, так и сделав. Мы спускались вниз, где по ногам тянулся неприятный ветерок, а темнота лестницы путала глаза. Харрис крепко держал меня за руку, служив опорой.
Включился свет, и я поморщилась от резкости, проморгав ресницами, привыкая к тусклому свету. Это было большое подвальное помещение, но с обустроенными стенами
Медленными движениями я подошла к своей первой проданной работе и осмотрела линии нарисованной девушки с обнаженной спиной. Она обнимала свои обнаженные плечи.
Следующей работой был ангел, нарисованный масляными красками, его белые крылья закрывали всё туловище, где на виду оставалась только голова с измученным выражением. Ангел испытывает страдания и муки, он символ человеческой боли и трагедий.
Третьей моей проданной работой была парящая в огне обнаженная девушка, её руки были словно двумя крыльями, на которых она воспарила над костром. Картина-метафора внутренней борьбы с собой и собственными страстями. Картина отражает тему жертвенности, самопожертвования и трансформацию.
Я смотрела на свои картины, чьё количество насчитывалось около двенадцати. Он купил все. Все мои аукционные картины, которые я продавала с мыслями, что кому-то действительно настолько понравилось моё творчество. Он купил всё… Всё, что я нарисовала и продала. Я смотрела на последнюю картину, которую оторвала от сердца. На ней изображена девушка, стоящая спиной, смотрящая на море. И её лица не было видно… но уверяю, она тосковала.
Я оборачиваюсь на Харриса, только осознав, что глаз коснулись слёзы. Он стоял величественно молча, не скрывая своих разглядываний. А по моим щекам скатывались слёзы, в немом вопросе, который я была не в силах произнести. Я не могла поверить своим глазам, что все мои работы, весь мой труд, оторванный от души — находился рядом. Находился в руках врага.
— Зачем? — с придыханием спросила, ощущая слабость в теле. Он молчал, конечно, он будет молчать. Что ему сказать?
— Ты купил все мои работы, Харрис, — выдохнула я со всхлипом, но слёз больше не было. Только окутанное поражением чувство, противно обволакивающее моё обмякшее тело.
— Да, это был я, — признался медовый баритон, от которого я вздрогнула.
— Ты-ты… — я не могла подобрать слов, и он сделал всё за меня, Харрис поддался вперёд, всем телом прижав меня к свободной части стены. Я выдохнула воздух из лёгких, столкнувшись спиной со стеной. Он поместил меня в клетку, двумя руками опираясь о стену по бокам от моей головы. Его лицо и древесный запах приблизились ко мне, и я сжалась.
— Я знал тебя до раута, Тереза. Я следил за тобой чертовых полгода, оттягивая время встречи настолько, насколько мог продолжать врать Андреасу. Я видел тебя с утра и тобой заканчивался мой день, я знал всё до мелочей о твоей жизни, потому что такова была моя работа. Знал о чёртовом кафе перед университетом, где девушка-официант готовила тебе свежевыжатый апельсиновый сок, без которого ты не начинаешь свой день. Знал о твоей привычке ходить в носках по дому даже в летнюю погоду. О любимых духах, о лошадях, о привычке каждые пол часа разминать пальцы, потому что они уставали держать кисть. Мне известна. Каждая. Часть. Тебя, — он говорил без остановки, заставляя меня расширенными от слез глазами смотреть на него. Он не только похитил меня, он преследовал меня. Он знал обо мне всё и пока я жила спокойной жизнью, рядом со мной всегда находился он — мой похититель. Я захлебнулась, тихо подавив слёзы, заставив его расширить глаза.