Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
— Я не занимаюсь любовью, девочка. Я груб настолько, что выбью из тебя всю дурь, — хриплым от возбуждения голосом произношу, слегка пугая её на маленькую секунду. Не умеет скрывать эмоции, совсем. Нужно преподать ей несколько уроков, ведь в бизнесе это очень полезная штука. Но рядом со мной, я желал видеть её эмоциональную бурю и вихрь, охватывающий всё на своём пути.
— О, и ты думаешь я напугаюсь? Спрыгну и убегу от тебя? Напомню тебе кое-что, волчонок, — волчонок, она нахально наклоняется к моему уху, покачивая пышными бёдрами на моём члене, и я вжимаюсь, контролируя прилив крови. Она назвала меня волчонком, чёрт
— Мы уже были похожи, — говорит моими словами, заставляя сжать её бёдра и насадить на себя через штаны. Наши ткани трутся друг о друга, создавая напряжение и ток. И о дьявол, дай мне услышать её стон, и я прямо тут сойду с ума, мне потребуется психбольница, потому что у меня в прямом смысле съедет крыша. Она была готова для меня настолько, что можно было не заморачиваясь войти в неё, вжимаясь в тонкую плоть. Я хватаю её за затылок, чтобы внимание Терезы полностью было приковано ко мне и целую, нажимая большим пальцем на её возбужденный центр. Я ожидаю стона, ожидая мурлыкающего звука, но вместо этого чувствую вибрацию и мелодию своего телефона. Чёрт возьми, я убью того, кто прямо сейчас звонил мне. Я готов задушить его своими руками, не боясь увидеть страдания.
Я на секунду оторвался от девушки, чьё дыхание выбивалось от нормы и посмотрел на экран телефона. Дядя… Это был Андреас.
Перед глазами появился чёткий образ привязанного к стулу мужчины, чьё лицо было опухшим, синим и чёрным настолько, что я едва узнавал в нём человека. Всё, что он мог — это беспомощно мычать от боли, которую дядя заставлял наносить. Что этот паренёк сделал? Чёрт, я не знал. Он просто пригласил меня к себе под предлогом одного бокала виски за камином, а сам повёл меня вниз, смотреть, как истерзают предателя. Он говорил мне: «Смотри, Харрис, что может быть с людьми, вставшими на моём пути» и смеялся, как психопат. Он словно догадывался о всех махинациях, которые я проделывал за его спиной. Словно показывал, что будет со мной, узнав он про мой настоящий план.
В детстве, когда он впервые привёл меня на подобную пытку, меня тут же вырвало. А потом ещё бесчисленное количество раз, пока я созрел и не понял, чего он добивался. Это закончится, когда меня перестанет рвать от вида пыток, крови и страдания. И я терпел. До сих пор терплю, от чего перестал что-либо чувствовать. Но настоящий я, ребёнок внутри, который неосознанно смотрел на мучения других, пробивается. И когда это случилось в очередной раз, Тереза была рядом. Я сам до конца не понял каким образом она стала моим успокоением. Как она стала той, смотря на которую, я приходил в себя?
— Мама! Мамочка, где ты? — я кричал, надрывая голос, после которого горло неприятно горело и скребло. Дядя возвышался надо мной, всегда казавшийся мне огромным широким медведем, таким же пугающим и тяжелым. Дядя приезжал к папе и от него почти всегда пахло виски и сигарами, которые он курил, находясь в кабинете отца.
«Закрой дверь, Харри. Мы разговариваем» — приказывал мне папа, когда я по-детски висел на двери всякий раз, когда дядя Андреас приходил в гости. «Пусть послушает, Томас, он уже большой мальчик. Не так ли, Харрис-Данте?» — смеялся дядя и подзывал к себе, но папа смотрел на меня хмурым взглядом и просил уйти к матери. Я всегда не понимал почему — почему папа защищает меня и прогоняет от дяди? А теперь я понял. Меня держали по обе стороны руки телохранителя, который вцепился в меня, словно
— Смотри, Харрис-Данте, ты должен вырасти настоящим мужчиной. Это Томас растил тебя, как своего драгоценного наследника, но я сделаю из себя бойца. Настоящего. Смотри, мальчик, что происходит в моём мире. В твоём будущем мире, сынок, — говорил голос дяди, стоявшего поодаль и заставляющего держать мою голову прямо. Напротив, меня сидел мужчина, чьё лицо было залито кровью, а его продолжали бить. Его плоть и кожа были разодраны, кровь сгустками отлетала в стену и от железного запаха я закашлял. Запах будто был внутри, ощущался на языке, я не выдержал и меня стошнило на пол.
— Ничего, Харрис, это первый раз. В следующий будет лучше, — уверял дядя, похлопав меня по детской спине. Бетонный холодный пол, о который я опирался. Бетонные грязные стены с засохшими пятнами крови. Единственный яркий свет над головой сидящего мужчины. Его лицо искажено гримасой боли, и я будто чувствую её в своей груди, в своём горле, в своем желудке. Меня скручивает от его боли, от страдания и физического насилия, которым его пытают. Мне было 9, когда это случилось. Мне было 9, когда мой отец умер, когда его машина не справилась с управлением и въехала в дерево. Мне было 9, когда мой дядя сломал мою психику.
— Мама, — задыхаясь в слезах и своей тошноте, выдавил я.
— Твоей мамы тоже нет, Харрис. Теперь я твоя родня, сынок.
— Харрис? — её ласковый голос выбил меня из раздумий, и я сфокусировал свой взгляд на чистейшем лице девушки. Она была бледной, но её щеки покрывал красный возбужденный румянец. Я желал остаться с ней в салоне машине, часами прижимая её тело к своему, но не мог. План свергнуть Андреаса был для меня на первом месте. Я сделаю всё, ради того, чтобы мой дядя поплатился за всё, что сделал. Первым делом — я вытащу свою мать, как только узнаю, где он её держит. Это будет легко, так как я был лучшим в грабеже. Я мог с легкостью ограбить офис Андреаса и заполучить все данные, но на это нужно было время. Время, чтобы ослабить его бдительность. И Тереза сыграет в этом свою основную роль.
— Мне звонят, — я потряс телефоном возле её головы, и она вскинула брови, разочарованно выдыхая.
— Конечно, — кивнула она и слезла с моего тела. Холод, который появился после её ухода, словно жестокая и отрезвляющая пощечина, возвращающая меня в реальность. Я открыл дверь машины и вылез на холодную улицу. Дублин в середине ноября ужасно моросил кости, а дожди в это время года шли все 29 дней из 30. Я поднёс телефон к уху, оборачиваясь на дверь машины. Тереза скрестила руки на груди и смотрела куда угодно, лишь бы не на меня. Я прижал пальцы к переносице, раздражаясь обстановкой.
— Да?
— Как поживает мой любимый племянник? — шумно улыбается Андреас на другой линии, и я выдыхаю.
— Ты хотел что-то определенное? — торопясь спросил я, желая вернуться в салон машины и вздохнуть запах этого чёртового геля для душа. Её геля для душа.
— Вижу ты не совсем в настроении. Я хотел обсудить с тобой даты, на которые запланирована вечеринка. Точнее, наш приветственный ужин с золотом, — золото, он называл Терезу золото. Я сжал челюсть и глянул на толпу зевак, выходящих из офиса гребанного здания Хендерсон Консалтинг. Ну почему её угораздило родиться под фамилией Хендерсон? Почему старшей дочкой? Почему я влип по уши?