Страсть тайная. Тютчев
Шрифт:
А сколько в мире таких явлений, когда человек и природа сталкиваются в своём единоборстве, вступая в неравный и во многих случаях роковой для самого человека поединок! Разве можно сравнить мощь и силу стихии с потугами бренного, хоть и разумного существа? Да вот Вщиж, лежащий сейчас на пути к Овстугу. Ведь был когда-то город — и нет его...
Только теперь Тютчев вполне осознал желание, которое заставило его не доехать до Брянска, а сойти на маленькой станции. В этот свой приезд он непременно решил побывать на месте когда-то шумного и сильного русского города — центра древнего удельного княжества.
Стены Праги, Киева, Новгорода, Курска волновали
Да, зло свершили люди. Но хотя бы самый малый след той поры оставило нам время! Нет же, всё поглотила равнодушная бездна. Ни развалин, ни пепелищ, ни намёка на некогда бурлившую здесь жизнь.
Меж деревьями, неожиданно поредевшими, засверкала гладь Десны, и на её противоположном, высоком, как утёс, берегу открылся вид на два одиноких кургана. Даже издалека они поражали своими размерами. По сравнению с этими насыпями росшие на вершинах могучие дубы казались ненастоящими, игрушечными.
Лишь кое-где, как из тумана Давно забытой старины, Два-три выходят здесь кургана...Строчки сложились внезапно, как бывало у Тютчева частенько, вызвав целый рой образов и представлений.
...Орды Батыя, Мамая и других ордынских ханов захлестнули, заполонили русскую землю. Текут реки крови, разносятся стоны женщин, стариков и детей. Огнём и мечом хотят покорить завоеватели русский народ. Стонет родная земля, но собирает силы, чтобы сбросить с себя враждебное иго.
Перед Куликовской битвой Дмитрий Донской послал в Золотую Орду своего сподвижника Захария Тютчева. Послал, чтобы проведать о силах и намерениях врагов и повести с ними переговоры об уменьшении дани, которую платила завоевателям Москва. Угрожали ханы московскому послу, но тот с достоинством отстаивал права русского князя. Храбрый Захарий, как свидетельствуют семейные предания, и стал основателем рода Тютчевых.
Вщиж явился жертвой нашествия примерно за полтора века до того дня, когда Дмитрий Донской собрал русскую рать и на Куликовом поле показал захватчикам несломленную русскую мощь. Вот тогда-то, перед кровавой сечей у Оки, князь и направил в стан врагов своего храброго посла, как свидетельствуют летописи тех времён, «хитрого мужа Тютчева».
Николай Андреевич, дед Фёдора Ивановича, в бытность свою предводителем дворянства Брянского уезда, в застольях любил прихвастнуть тем, что они, Тютчевы, не чета соседям и вообще обычным русским. Их род, дескать, положил начало своё от именитого заморского путешественника, итальянца Дуджи, заехавшего в Россию в конце тринадцатого века вместе с Марко Поло.
Опиралась ли легенда на факты или скорее выглядела обычным стремлением связать родословную с именитым заморским происхождением, вряд ли всё это было важно Фёдору Ивановичу теперь, когда он у вщижских курганов вспомнил действительного своего предка Захария. А уж о Захарии Тютчеве говорилось и в народных сказаниях, и в учёных трудах. Может, и началась ветвь с итальянского корня, а вот в характере Захария проявилось всё русское.
Летописные источники не могут соврать. Говорят они: Захарий держал себя перед Мамаем с достоинством и гордостью. Твёрдо дал понять, что Москва отныне не намерена увеличивать дань ханам, как они до сих пор на то рассчитывали. Мамая это взбесило. Он с гневом вскричал: «Всё злато и сребро князя Дмитрия будет моим. Накуплю я
В обратный путь из Орды Захарий направился с грамотой Мамая Дмитрию Донскому. За Окой прочёл её дерзкие и злобные слова: «Ратаю нашему, Мите Московскому. Ведомо мне, что нашему царству не пришёл поклониться. За это рука моя хочет тебя казнить. Но помилую и в твоё место пошлю царствовать, если придёшь сам и поклонишься мне...»
Захарий Тютчев разорвал послание Мамая и клочки отослал назад, в Орду. А вскоре грянула знаменитая Куликовская битва. Быть может, сложил в той сече свою удалую голову и Захарий вместе с другими русскими воинами. А может, и далее продолжал служить тому, чтобы скорее освобождалась земля русская от ордынских полчищ. Только о том посольстве своего знаменитого предка Фёдор Иванович знал уже с детства: Захарий Тютчев стал героем народной сказки «Про Мамая безбожного».
Всё, что Тютчев слыхал с детства о своём предке, здесь, перед вщижскими курганами, обрело какой-то новый смысл. Фёдор Иванович даже представил отряды конницы в клубах пыли, летящие друг на друга с разноязычными криками, с мечами и пиками в руках. И вспомнилось, почему ещё в Овстуге он не раз слышал из уст отца горделивые слова о первом, сохранённом в народных сказаниях, Тютчеве.
В самой крови, видимо, эта память поколений, память давних времён. Давно ведь жил на земле тот, кто дал жизнь роду, кто вызволял Русь из проклятого ига, а связь времён нетленна...
Начало смеркаться. Фёдор Иванович поспешил к перевозу и не заметил, как стал накрапывать дождь. Капли сначала затуманили очки, потом, сложившись в струйки, потекли со лба. Тютчеву сначала показалось, что это проступили слёзы, вызванные теми мыслями, которые заняли его сейчас.
Так уже когда-то с ним было. На душе, как сегодня, какое-то торжественное и высокое чувство вдруг сменилось скорбью, и тоже, как сейчас, пошёл дождь. Он вернулся тогда домой и попросил дочь Дарью записать возникшие строчки.
Слёзы людские, о слёзы людские, Льётесь вы ранней и поздней порой... Льётесь безвестные, льётесь незримые, Неистощимые, неисчислимые, Льётесь, как льются струи дождевые В осень глухую, порою ночной...Тютчев заспешил вниз, к лодке, на корме которой сидел старик и ожидал путников, чтобы переправить их на другой берег.
«Надо бы на том берегу сразу зайти в имение Фоминой и попросить у неё коляску, чтобы быстрее попасть в Овстуг, — решил Фёдор Иванович. — Там ведь больная Мари, как же я мог хоть на час о ней забыть? Вот кто, наверное, острее меня ощущает свою связь с родиной — моя дочь».
Он представил Овстуг и то, как Мари сейчас там хлопочет о школе. Но не слишком ли непосильную ношу взвалила она на свои плечи? Наперекор всему, забывая о своей судьбе, она стремится во что бы то ни стало принести пользу людям. Однако судьба может оказаться к ней жестокой и несправедливой. Судьба слепа, и она равно может выбрать своею жертвой и того, кто думает и печётся о других, и того, кто заботится лишь о своём благе, своей благодати. Перед вечностью мы все равны. Она сотрёт, равнодушно уничтожит все наши усилия и поступки, подвиги и свершения. Уничтожит так, как стёрла с лица земли некогда полный сил, молодой, устремлённый навстречу векам древний и отважный Вщиж. И только два или три кургана, поросшие деревьями, останутся на голом месте.