Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным
Шрифт:
Вагнера уважал, но очень скучал на его операх. Говорил, что нельзя четыре часа слушать вместо оперы бесконечную симфонию. Вот «Волшебную флейту» всегда интересно слушать. Из всех моцартовских опер больше всего я люблю «Волшебную флейту».
Волков: Чайковский одним из первых оценил «Кармен» Жоржа Бизе: «Что за чудесный сюжет оперы! Я не могу без слез играть последнюю сцену; с одной стороны, народное ликование и грубое веселье толпы, смотрящей на бой быков; с другой — страшная трагедия и смерть двух главных действующих лиц, которых злой рок, fatum, столкнул и через страдания привел к неизбежному концу. Я убежден, что лет через десять "Кармен"
Баланчин: На «Кармен» никогда не бывает скучно! Я «Кармен» страшно люблю, очень! Эту музыку много раз пытались приспособить для балета, но получалось плохо, потому что в «Кармен» есть история, которую, чтобы люди поняли, надо рассказывать. В «Кармен» надо разговаривать: «Я думаю то-то и то-то». В опере это, может быть, хорошо, но в балете ведь говорить нельзя!
Когда-то в Петербурге я видел очень интересный балет на музыку Бизе — это была не «Кармен», а его «Арлезианка». Его поставил Борис Романов, которого все называли «Бобиша». Танцевала жена Романова, Елена Смирнова, великолепная, красивая женщина. Мне тогда казалось, что я ею безумно увлечен. Она была лет на двадцать старше меня, я был совсем мальчишка.
Я торчал за кулисами Мариинского театра, смотрел, как она представляла цыганку, за которую схватываются насмерть двое испанцев. Бобиша Романов поставил очень — по тем временам — эротическую вещь. Но он не претендовал на то, что это — «Кармен». Это была просто эффектная, очень развлекательная миниатюра, вроде тех, что позднее стал ставить Касьян Голейзовский.
Я не против сюжета в балете, все зависит от того, как это сделано. Петипа брал сюжеты, под которые легко ставить танцы. А в «Кармен» то, что они поют, на танцы нельзя переложить. Никто ничего не поймет.
Для танцев очень хорош Шуман. Если говорить о композиторах, которые были важны Чайковскому, нельзя Шумана забыть. В России очень любили и уважали Шумана. Здесь Шумана не знают, мало играют. Скажешь: «Шуман!» — у всех кислые лица. Вот Шопена здесь играют много. А Чайковский к Шопену относился с антипатией. Чайковского однажды стали убеждать, что его музыка похожа на Шопена, он поморщился и сказал: «Может быть». Не дают покоя композитору, все выискивают, на кого он похож, и все неверно. Шопен — это бриллианты, инкрустация, внешний блеск. А Чайковский и Шуман — это субстанция.
Музыка
Баланчин: Чайковский написал всего шесть симфоний. Гайдн сто симфоний написал. Конечно, Гайдн был великий мастер. Но в старые времена симфонии было не так трудно писать, эти симфонии все похожи друг на друга. Миллион симфоний — и все хорошо, все правильно; слушаешь иногда по радио — замечательно, но можно заранее каждый поворот предсказать. А у Чайковского не предскажешь!
Говорят: Чайковский — это только замечательные мелодии. Это неправда! Он свои мелодии сложно переплетает, строит из них почти готические храмы, изобретательно их гармонизует, мастерски проводит через разные тональности.
Волков: Чайковский писал, что никогда не сочиняет «отвлеченно», то есть, когда ему приходит в голову музыкальная идея, он уже знает, какой инструмент будет ее исполнять: «Я изобретаю музыкальную мысль в одно время с инструментовкой».
Баланчин: Это у него замечательно! И никто об этом не говорит и даже не понимает этого. Ведь в старое время как делали: писали музыку, а потом раскладывали ее на инструменты. Это была аранжировка, а не оркестровка У Чайковского оркестровка серебряная,
Партитуру Чайковского трудно читать, потому что все время меняются ключи. У Прокофьева партитуры простые, потому что все инструменты in С. Но в старое время инструменты были такие, что играли в разных ключах. Когда смотришь партитуру Чайковского, все время надо транспонировать, много возни. Даже наш дирижер Роберт Ирвинг все знает, читает на рояле с листа великолепно — и то смотрит: ах! что это такое? Конечно, большие музыканты в этом деле разбираются лучше нас. Но если ты выучил, что в каком ключе, посидел-попотел, то все понятно.
Первая симфония Чайковского очень балетная, тонко написана, как акварель. Особенно прекрасен вальс. Жаль, что не очень часто играют Вторую и Третью симфонии. В мое время в Петербургской консерватории ходил анекдот: студента спрашивают — сколько симфоний написал Чайковский; студент отвечает «Три — Четвертую, Пятую и Шестую». А во Второй симфонии блестящий финал; в Третьей — еще один из чудесных вальсов Чайковского, целая балетная сцена, изумительно оркестрованная.
Волков: Свою Первую симфонию Чайковский назвал «Зимние грезы»; увидев как-то картину с изображением зимней дороги, он сказал, что это «как бы иллюстрация» к первой части этой симфонии. О «программе» Четвертой симфонии Чайковский написал большое письмо к фон Мекк: там фигурируют и «житейское море», и воспоминания о юности, и картина народного праздника. С Пятой симфонией связывают известную запись Чайковского в записной книжке: «Не броситься ли в объятия Веры???»
Баланчин: Это все ерунда! Чайковский сначала музыку сочинял, а уж потом придумывал названия. Это издателям важно, чтобы было название, они говорят нужно как-то назвать, лучше будет продаваться. У Гайдна одну симфонию назвали «С ударом литавр»; чтобы все эти дамы в Филадельфии — маленькие перышки в шляпках, «файв-о-клок ти» — могли сказать: «О! Симфония "С ударом литавр"! — это надо пойти послушать!» Приходят, слушают, там во второй части литавры делают «бум!» — и все, можно спать до конца музыки. Или другая симфония Гайдна, ей дали глупое название «Часы»: там ритм стаккато «клам-клам-клам-клам». И все идут домой счастливые: услышали, как часы ходят. А Гайдн вовсе и не думал про часы!
Чайковский свою «Патетическую» симфонию тоже ведь не сам назвал — это его брат предложил, а Чайковский согласился. Сочиняя, он очень плакал. Сам писал, что эта симфония — его реквием. Там в первой части ожидание, страх — и православный погребальный хорал; во второй — странный вальс на пять четвертей; в третьей — похоже, вроде мыши бегают, как в «Щелкунчике». А в финале — все кончено: тромбоны и туба играют хорал. И как все связано замечательно! Мелодии в финале похожи на тему из первой части. И тональности похожи. Все, все продумано! Необычайно интересно следить, как это все сделано. Я хочу поставить последнюю часть Шестой: не знаю еще, как это будет выглядеть, но танцевать не будут. Просто будет процессия, ритуал.