Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным

Волков Соломон

Я думал так сделать. У нас есть старые костюмы из опер: темно-красные, бордовые с черным — и длинные золотые рукава. Будет человек двадцать или тридцать в странных таких, закрытых капюшонах, с золотыми лицами. И в середине последней части Шестой, когда начинается ре-мажор, вдруг — солнце! Или что-то вроде этого. И у меня будут ангелы — белые, с колоссальными крыльями и золотыми волосами. И может быть, у них будут лилии в руках. Я хочу еще выпустить девушек с гирляндами, чтобы они выходили вместе с ангелами. Только не решил еще: у них будут распущенные волосы или зачесанные.

Мне нравится, как дирижирует Шестую Евгений Мравинский. Мы еще в Петербурге были с ним знакомы — он учился в консерватории, и я тоже. Мы с ним все время сталкивались в Мариинском театре.

Он там был в мимансе, потом в школе работал пианистом. А после стал знаменитым дирижером, но это когда я уж уехал из России. Мравинский почти столько же со своим Ленинградским филармоническим оркестром, сколько я с нашим театром. Он моложе меня, похож на меня, только выше ростом. Стихи сочинял. Я тогда в поэзии не очень понимал, а тут смотрю — вроде толковый человек, поэт. Ну, думаю, почему же мне не написать музыку на его стихи? И написал. Мравинский Пятую Чайковского тоже хорошо дирижирует: не только мелодию показывает, в его исполнении видно, какая там полифония, — все сложно, все переплетено, но слышно кристально ясно. Пятая симфония — одна из самых моих любимых.

Волков; Критик Герман Ларош, которого брат Чайковского Модест называл «первым и влиятельнейшим другом» композитора, писал о Чайковском: «Я редко встречал художника, которого так трудно было бы определить одной формулой… Сказать, что он был "чисто русская душа"? В Чайковском очень сложно сочетались космополитическая отзывчивость и впечатлительность с сильною национально-русскою подкладкою». Чайковский возражал против обособления русской музыки от европейской; в одном из писем он сравнивает европейскую музыку с садом, в котором растут разные деревья: французское, немецкое, итальянское, русское, польское и так далее.

Баланчин: Чайковский был русский европеец, это надо понимать. Ему трудно было: он ведь был русский, хотел оставаться верным русской музыке, но в то же время не задерживаться, не отставать от Европы. Его при жизни ругали, что он мало использует народной музыки. А у него есть народные темы во Второй, в Четвертой, в Шестой симфониях и в балетах — всюду. Чайковский не хочет быть узконациональным, но все равно остается русским. А Римский-Корсаков все время хочет показать, что он русский, а получается на Вагнера похоже, скорее немецкая музыка, чем русская.

Чайковский и Стравинский схожи: Стравинский тоже не старался специально писать русскую музыку, а теперь слушаешь — это же русское, конечно. И не только «Жар-Птица», или «Петрушка», или «Свадебка». Вот «История солдата»: солдат этот — это же русский солдат, он на скрипке играет. Французский солдат играл бы на трубе. Я недавно «Персефону» опять слушал — сколько там русской музыки! И в мелких вещах Стравинского, вроде его пьес для фортепиано в четыре руки, все время русские обороты.

Волков: Ларош писал о Чайковском: «Сочинения его образуют как бы среднюю линию между Гуно и Шуманом: в них есть и внешний блеск, и внутренняя теплота, они нравятся профану и знатоку, могут составить предмет моды и пережить ее капризы». Ларош также вспоминал, что Чайковский «как огня боялся сентиментальности в музыке и вследствие этого в фортепианной игре не любил излишнего подчеркивания и смеялся над выражением "играть с душой"».

Баланчин: У Чайковского лирическая музыка, но есть и бурные страницы, почти Достоевский. У русских это все есть. Но у Чайковского это — в гармонии, все это соразмерно. Можно долго изучать, как все это сделано, какие он приемы использовал. А говорят — душа! Я не понимаю, что это такое — душа в музыке. Чайковский прав был, когда над этим смеялся. Когда что-то нравится, говорят, «это душевно». Путают два совсем разных слова — «душевный» и «духовный». Музыка Чайковского не «душевная», она «духовная».

Эмоции у Чайковского тоже неправильно понимают. Думают, это такое мелкое:

девушку взять, поесть, выпить, желудок хорошо работает. Или наоборот — мозоль на ноге, ботинок жмет, тогда хочется плакать. А это вовсе не эмоции! У Чайковского все эмоции — и радость, и печаль — выражены через музыку, они на бумаге. Эмоции Чайковского — это красота линий, архитектура Мелкие чувства — это личное. Вы можете рассказать, что вам нравится в жизни, то есть мелкое, а музыку вы не можете рассказать. В музыке — глубокие чувства, люди с ними рождаются и умирают. Это как у Лермонтова: «Какое дело нам, страдал ты или нет…» У тебя, может быть, умерла жена, а ты сочиняешь радостное произведение, потому что оно заказано и надо исполнять заказ. И выходит, может быть, гениально. Вот что такое — чувства в музыке! У Шумана — разве это мелкие эмоции? Нет, это глубокие чувства. То же и у Чайковского. Конечно, он знал, о чем его музыка, но это же нельзя рассказать словами. О чем оркестровые сюиты Чайковского? Я не знаю. У Чайковского первая часть Второй оркестровой сюиты названа «Jeu des sons»; «Игра звуков». Что это значит? Может быть, в других частях Чайковскому что-то представлялось, он что-то себе воображал? Мы этого не знаем, мы просто слушаем замечательную музыку. Первая часть Первой сюиты — гениальна, она законченна сама по себе; марш из этой сюиты мы танцевали в России в балете «Фея кукол», дирижировал старый Дриго.

Третья сюита — шедевр. Какой там вальс: сумрачный, почти унылый, но нисколько не сентиментальный! И с каким мастерством этот вальс оркестрован — сначала он звучит у альтов, потом у флейт в низком регистре. Слушаешь с неослабным напряжением. Последнюю часть Третьей сюиты — «Тему с вариациями» — теперь играют довольно часто. Какая там изящная, сдержанная тема — чистый Моцарт!

У Чайковского непревзойденные сюжетные вещи по Шекспиру: «Ромео и Джульетта», «Буря», «Гамлет». Шекспир ему подходил — ведь «Гамлет», например, не весь какая-нибудь метафизика, а также и театральная пьеса с кровопролитием и всякими зрелищами, придуманными специально для публики. «Сон в летнюю ночь» Шекспира — очень развлекательная вещь. Я знаю ее наизусть — по-русски, конечно, — потому что молодым участвовал в постановке «Сна в летнюю ночь» в Петербурге. Я там играл и танцевал.

Волков: Чайковский писал об операх Беллини и Гуно на сюжет «Ромео и Джульетты»: «В них Шекспир исковеркан и искажен до безобразия…»

Баланчин: Он тоже Шекспира перекроил, только по-своему. Иначе нельзя! У Чайковского вышла короткая вещь. Это трудно: сделать коротко. Начинаешь читать Шекспира: как начать, где остановиться? Штука огромная. Чайковский не пересказывает сюжет. В его шекспировских вещах сочетание великой гармоничности и внутреннего напряжения. Говорят, это романтизм.

А я считаю — нет, это не романтизм, но это и не академизм, как у Римского-Корсакова. Чайковский — это высокая классика Некоторые думают, что Чайковский простой композитор, — пусть послушают его сюиту «Моцартиана». Тут есть о чем подумать: почему Чайковский решил Моцарта аранжировать? Мы знаем, он обожал Моцарта. А Моцарта в те времена не так часто играли. Чайковский говорил, что он оркеструет клавирные вещицы Моцарта, тогда их будут исполнять чаще. Но важно понимать не только это. Чайковский взял у Моцарта молитву, «Ave Verum». Почему? Вероятно, мы никогда не узнаем. Получилась не просто аранжировка, это стилизация, как, например, Стравинский позднее обработал Перголези. Это омаж Чайковского Моцарту, омаж русского композитора австрийскому. Это совершенно модернистская музыка, особенно Вариации и Жига. Невероятные гармонии! Чайковский был нестарый еще, когда написал «Моцартиану». Если бы он долгую жизнь прожил, то чего бы достиг, даже представить себе невозможно. В «Моцартиане» ведь уже содержится вся идея модернистской стилизации. Я слышу там сильную петербургскую ноту. И мне приятно, что Чайковский написал «Моцартиану» в Грузии.