Страсти по четырем девочкам

Яковлев Юрий Яковлевич

Милые ребятки,

Не играйте в прятки.

Ведь играют в прятки,

Если все в порядке.

И Арлекин с поклоном продолжает:

Пальцы в перчатке

Играют в прятки.

В раковину устрица

Прячется, как узница.

И не обнаружена

Боль ее - жемчужина.

И вот тогда откуда-то донесся сдавленный, дрожащий голос:

Я в прятки не играю,

Я прячусь от врагов.

Я каждый день сгораю

И возрождаюсь вновь.

Место действия - Амстердам! Вращается глобус. Как опавшие листья, шуршат листки календаря. Мы идем вдоль рек и каналов. Вода в них зеленоватая. Маленькие буксирчики, как жуки-плавунцы,

снуют взад-вперед. По мостовой мчатся велосипедисты. Амстердам - город велосипедов. Все дети, взрослые, старики - жмут на педали, словно общими усилиями заставляют вертеться землю. Узкие дома стоят тесно, как солдаты в строю. Черепичные крыши напоминают чешую красных рыб. Мы ищем убежище Анны Франк. Выясняется, что мои спутники не понимают, какая разница между убежищем и домом.

– Убежище - это берлога в дремучем лесу?
– спрашивает Пьеро.

– И в ней живут медведи, - шутит Арлекин и умолкает, поняв, что сейчас шутки неуместны.

– Когда человек скрывается от преследования - любой дом превращается в убежище. Иногда такой дом найти труднее, чем берлогу в лесу, - объясняю я, и мы прибавляем шагу.

– Как, же мы найдем это убежище? Где оно?

Эти вопросы повисают в воздухе.

Но время открывает тайны, со временем они утрачивают свой смысл тайное становится явным. То, что люди чести хранили под страхом смерти, теперь знает множество людей. Спросите любого полицейского голландской столицы, и он укажет вам дом Анны Франк. Убежище снова стало домом, правда, в нем уже нет прежних жильцов...

Мы не просто идем по Амстердаму, мы перемещаемся во времени: ищем не только дом, но и жестокое время Анны Франк. А дорогу туда не укажет ни один полицейский.

Встречаются и расходятся каналы, по набережным и мостам мчатся велосипедисты - жмут на педали, крутят землю в обратную сторону. Меняются времена года: на смену весне приходит зима, зиму сменяет осень. Снег, дождь, снег. Меняются лица: старики становятся молодыми. И вдруг барабанная дробь, грохот:

Фашистские солдаты

Вступают в Амстердам.

На шеях автоматы,

Трам-там-там!

И свастика паучья,

И проволока колючая,

И на стене приказ:

Комендантский час.

И я отчетливо понял, что нахожусь в тылу врага в незнакомом городе, занятом фашистами. Без документов, без оружия, без легенды - кто я и откуда. И еще не один - с двумя парнишками, с Пьеро и Арлекином, которые знают о войне только по фильмам, и поэтому жизнь во вражеском тылу для них увлекательное приключение. Мне стало не по себе, а они с интересом смотрели по сторонам. Рассчитывали, что маски защитят их от всех превратностей судьбы? Они шли, стараясь не отставать от меня, "артисты драмкружка, освистанные школой". А для меня это был реальный мир моей юности. Никаких театральных условностей: война!

Сыпал мокрый снег - из серой бездны неба медленно опускались крупные хлопья, словно кто-то крошил курам белый хлеб: цып-цып-цып. Подлетая к зеленоватой воде каналов, снег у самой воды зеленел. Такой это был зеленый снег!

И вдруг откуда-то снова донесся сдавленный, уже знакомый голос:

Я слепну, как слепнет старуха.

В глазах от-бессилья темно.

И слушает мир мое ухо

Мое слуховое окно.

Вокруг столько крыш, столько слуховых окон! Которое из них окно убежища, откуда был послан этот сигнал? Мосты, каналы, площади, велосипедисты - им снег не помеха - мы спешим, выбиваемся из сил. Я забываю об опасности. Откуда только

хватает сил! Ах, да я же молодой, время вернуло меня в юность, поэтому нет одышки.

Неожиданно рядом с нами вырос кирпичный дом, он кажется красным от накала, наверное, снежинки тают, касаясь его стен. И вдруг откуда-то сверху, непосредственно с неба, обрушивается удар колокола. Еще удар - мы задираем головы - дом оказывается башней, Она устремляется ввысь, и верхние этажи пропадают в мутном месиве снега. И кажется, колокола звенят прямо в небе. И обрушиваются на землю.

– Так это же Восточная башня, - делаю я открытие, - значит, мы где-то близко. Вперед!

Слева - канал. Справа - ряды узких домов, неизменно жмущихся один к другому. Черепичные крыши со слуховыми окнами. Старинные блоки с цепями: когда-то с их помощью разгружали суда.

И вдруг на снегу - сухой листок. Большой, разлапистый, с ребрышками и прожилками. Это опавший листок каштана, похожий на оброненное перо жар-птицы. Сухой листок - тайный знак: каштан растет во дворе Аниного дома - значит, здесь убежище Анны Франк!

Крадучись, подходим к крыльцу. Стараясь быть незамеченными, проскальзываем в дверь. Темный коридор уперся в шкаф-тупик. Куда дальше? Сезам, откройся! Шкаф со скрипом поворачивается - это потайная дверь. Мы заходим. Шкаф-дверь закрывается. Перед нами крутая лестница - в Голландии все лестницы крутые: экономия места. Поднимаемся на этаж... еще этаж. И вот убежище. Тяжело дыша, останавливаемся и замираем.

Чердак. Слуховое окно.

Бесцветного неба пятно.

А ночью звезда чуть заметная.

И снова неделя бесцветная.

Где Анна? Терпеливо ждем. Тихо. Слышно, как стучат сердца. Все трое думаем об одном:

Глухой чердак. Убежище. Тюрьма.

Здесь медленно сойдешь с ума.

Анна Франк появилась в луче лунного света. На ней был какой-то странный наряд: голубой хитон, перешитый из маминой нижней юбки. Сверху сборки. На груди бант. В таком хитоне танцуют балерины. Но у Анны на ногах вместо пуант обыкновенные спортивные туфли. Скрестив на груди руки, она зябко обнимает себя за плечи. Может быть, только что участвовала в каком-то странном спектакле и прямо со сцены шагнула сюда, в холодную чердачную каморку со скошенным потолком.

Анна не удивилась, увидев в убежище незнакомых гостей, а может быть, приняла нас за действующих лиц своего спектакля?

– Вы слышите веселую музыку?
– спросила она.
– Это в соседнем доме играет радио. Идет передача для счастливых. Вы не знаете, есть где-нибудь передачи для несчастных? Создается впечатление, что во всем мире живут одни счастливые... Всюду музыка! Фашисты расстреливают людей под оркестр. Вы не знаете, под музыку умирать веселей?

Анна говорила не умолкая, видно, ей давно не приходилось видеть новых людей, хотелось выговориться. А в слуховом окне был виден клочок неба, побеленные морозом ветви огромного каштана и вдали, в кисее метели, как призрак вырастала кирпичная башня с часами. Мы молчали.

– Люди могут понять и пережить чужое горе, если воспринимают его как свое. Я вам не кажусь старухой? Брюзгой?

Мы переглянулись. Пьеро хмурился, Арлекин бессмысленно улыбался. А какое выражение лица было у меня?

Нас выручила Снежинка, залетевшая в чердачное окно и ставшая участницей нашей мистерии.

Я - Снежинка.

Я - маленький атом.

Я ложусь на крыльцо

И на каски солдатам.

Где начало мое - там конец.

Я в окно залетаю, как глупый птенец.