Страсти по Феофану
Шрифт:
Как его доставили в мастерскую, как укладывали в постель, чем лечили в первые часы, Дорифор не помнил. Он очнулся только на четвёртые сутки. Кризис миновал, тело было ватным, неповоротливым, дряблым, всё в испарине. В изголовье постели он увидел Анфису. Та смотрела на него с умилением, радостно сказала:
— Здравствуй, здравствуй, Фанчик.
Софиан вздохнул:
— Добрый день, Анфисушка... Или вечер? Или утро?
— Утро.
— Хорошо, что утро.
Помолчали. Живописец проговорил:
— Вы со мной намучились?
— Сильно испугались вначале. Весь пылал, бредил и кричал.
— Что кричал?
У
— Звал её, негодницу. Запрещал уезжать в Тавриду. Умолял остаться.
Феофан положил исхудавшую руку на запястье супруги:
— Извини меня. Я переболел и очистился. К прошлому нет возврата.
Просветлев, дочка Иоанна кивнула:
— Всей душой хочется поверить.
— Верь мне, дорогая. Итальянка уедет, мы с тобой останемся. Будем жить и растить Гликерью. Как она?
— Слава Богу, в порядке. Только ножка к непогоде болит.
— Это ничего. Всё ещё наладится.
Две недели спустя он уже приступил к работе. А потом узнал, что Летиция и Томмаза в первых числах марта всё-таки уехали в Каффу. Принял эту весть, как и подобает настоящему христианину: мужественно, стойко. Только произнёс: «Вот и кончено. Надо привыкать к душевному одиночеству».
Сын Николы и представить себе не мог, что не за горами — новый поворот в его жизни. И такой крутой, что привычные, старые устои — и семьи, и быта — неожиданно разлетятся вдребезги.
Глава пятая
1.
Наконец, Гаттилузи и его сторонникам удалось переломить ситуацию. Действовали они через друга и советника Иоанна V — Дмитрия Кидониса. Тот всегда стоял за сближение православной и католической церквей. А тем более что брат его, иеромонах Прохор Кидонис, выступал против догматичных трудов Григория Паламы.
Для начала император и советник нанесли визит северному соседу Византии — Лайошу I, королю Венгрии. И вели с ним переговоры о союзе. Но католик Лайош отказался помогать ортодоксам-грекам до принятия ими католичества. Иоанн пообещал это совершить и поехал в Константинополь для беседы с посланцем Папы Римского — папским легатом Павлом Смирнским. Но добраться до него не успел: по дороге византийскую делегацию захватили враждебные грекам болгары. Слава Богу, вовремя подоспела армия герцога Савойского (дяди императора, брата Анны Савойской) и освободила Палеолога. Двигаясь на юг, дядя и племянник заодно очистили весь полуостров Галлиполи от турок.
Начались переговоры с легатом. Партия противников унии во главе с Патриархом Филофеем (за которым стоял сам Кантакузин) всячески противилась Дочь Кантакузина — императрица Елена — днём и ночью воздействовала на мужа, умоляя одуматься и не изменять вере предков. В конце концов Иоанн V дрогнул. Павел Смирнский возвратился к Папе ни с чем.
В Византии снова на какое-то время победила реакция — в 1368 году Филофей созвал поместный собор и канонизировал Григория Паламу, объявив его святым, а его учение — единственно верным. Все, кто выступал против (в том числе и Прохор Кидонис), были осуждены как еретики.
Но опять Гаттилузи, действуя с помощью Дмитрия Кидониса, убедил императора в своей правоте. Летом 1369 года Иоанн V лично отбыл в Рим. И беседовал с Папой
Неизвестно, чем бы ситуация разрешилась, не вмешайся в это дело венецианцы. Им, противникам Генуи, очень не понравилось усиление Гаттилузи. И они решили насолить Галате. Захватив императора по пути из Рима в Константинополь, стали требовать возврата долгов (тех, давнишних, сделанных ещё Анной Савойской около двадцати лет назад). Иоанн V, находясь фактически в венецианском плену, снарядил Дмитрия Кидониса домой — для заёма у Гаттилузи необходимой суммы.
А галатский консул оказался некредитоспособен (собственно, на это и рассчитывали его недоброжелатели). Более того, сын Палеолога, юный Андроник IV, замещавший отца на троне, возжелав править сам, отказался протянуть руку помощи родителю. И тогда положением воспользовались другие — Филофей и Кантакузин. Быстро собрав требуемые деньги, бросили на выручку императору младшего его сына — Мануила. Это помогло: Иоанн V вышел на свободу. И за время плена он проникся такой ненавистью ко всем итальянцам, что по возвращении на Босфор объявил: не желает иметь ничего общего с католиками и обратно переходит в православие. Заодно лишил вероломного Андроника права на наследование короны, завещав последнюю верному Мануилу.
Начались аресты приверженцев унии церквей. Дмитрий Кидонис бежал из города. Прохора Кидониса выслали в дальний монастырь. Гаттилузи готовился к обороне Галаты, если император захочет её осадить. В эти неспокойные дни иеромонах Киприан пригласил к себе Дорифора. Разговор состоялся в первых числах мая 1371 года.
Оба собеседника сильно изменились за последнее время. Киприан потолстел, отрастил животик, проступающий из-под рясы, и довольно жирные щёки — как обычно говорят, «их из-за спины видно». Шевелюра поредела. Впрочем, волосы были по-прежнему смоляные, без каких-либо проблесков седины.
Феофан оставался стройным, величавым мужчиной тридцати пяти лет отроду, с коротко подстриженной бородой клинышком и широкими, хорошо развитыми плечами. Только ямочка на щеке превратилась в складку, да и первые морщинки прорезались на лбу, возле глаз и у крыльев носа. В бороде, усах и на висках серебрились белые волоски.
Он уже входил в первую десятку византийских иконописцев. На счету Софиана были росписи в храме Вознесения в Халкидоне и ещё трёх соборов в самом Константинополе. А его мастерская славилась красочно оформленными Евангелиями и прекрасно выполненными картинами-фресками во дворцах знати. Правда, со стороны церкви живописец порой выслушивал нарекания из-за мрачноватых трактовок образов святых, но всегда доказывал свою точку зрения. Иерархи, выслушав его, соглашались.
Сын Николы и на этот раз был уверен, что помощник Филофея будет говорить о новой работе. Но иеромонах речь повёл об ином. Киприан сказал:
— Мы друг друга знаем давно. И поэтому не хочу лукавить. Ты в опасности. К нам в Синод пришёл анонимный донос о твоей старой дружбе с Гаттилузи и преступной связи с его дочерью. А ещё Кидонис...
— Что — Кидонис? — удивился художник.
— Ты расписывал его дом.
— Разве это запрещено? Мастерская выполняла заказ. Мы расписываем дома и сторонников унии, и противников. Такова логика частного ремесла.