Страсти по Фоме. Книга 1
Шрифт:
Вообще вести переговоры о заключении эксклюзивного договора по расселению с таким сырым и горючим «материалом», конечно, нельзя, и Фомин обычно добивался предварительного согласия по основным пунктам, а уже потом собирал клиентов на подписание. Но в данном случае подготовку вела Ирина; она, поулыбавшись клиентам и посулив им в окнах Воробьевы горы и небо в кремлевских звездах, посчитала, что дело сделано, и пригласила их в агентство.
В агентстве же выяснилось, что все друг друга не так поняли, точнее, каждый понял так, как ему выгодно, и началась обычная коммунальная свара соседей, но с явным подтекстом, что Ирина
— Да отпусти ты их, пускай между собой хотя бы договорятся, а не договорятся, так и черт с ними! Их, таких, по Москве сейчас как собак нерезаных, — сказал Фомин.
Москва еще переживала бум расселения, и он знал, как трудно вести переговоры с уже «заведенными» клиентами.
— Я месяц потратила, чтобы уговорить их прийти сюда. Андрон, миленький, ну сделай что-нибудь!..
Вместо того чтобы просто и четко проговорить все условия сделки, она «уговаривала прийти». И этот человек третий год в недвижимости! Фомин чертыхнулся еще раз и нехотя поплелся в переговорную. Что за жизнь я себе выбрал, думал он, ведь мог бы нырять за жемчугом по шестнадцать часов в сутки где-нибудь в Малайзии и горя не знать. Нет, захотел Москву. Теперь вот улаживай эту коммунальную склоку.
— Если вы хотите, чтобы мы согласились продавать нашу квартиру, то лично мне надо двухкомнатную!..
Навстречу Фомину поднялся грузный отставник в лампасах, с испитой красной физиономией и палкой. Последовал перечень условий: тихий район, метро — два шага, средний этаж, окна во двор, во дворе сад, в саду груши. Клиент уже вошел во вкус от нового времяпрепровождения и сам верил, что это возможно: рядом с метро, но в деревне. В контексте это звучало так: вы нам спляшите, а мы еще посмотрим!
Отставник был одним из тех типов, что вечно за что-то борются и чьи жизненные интересы обычно простираются от мусоропровода до Гондураса, как у газеты, которая торчала у него из кармана. Было заметно, что он выпил для куража: в переговорной стоял густой запах его испарений, сдобренный чесноком и желанием скандала.
Идя сюда, Фомин хотел просто отбыть время, подписать договор на любых условиях или не подписать, все равно. Его давно уже не интересовали результаты сделок, вообще все надоело: движимость, недвижимость, согласование цен; но, услышав такое заявление, он вдруг завелся, как в первые дни риелторской деятельности.
Клиенты уже год безрезультатно дают объявление сами — раз. Ирина полгода выставляет квартиру в «Руках» и каталогах, и это тоже не дает никакой реакции — два. Расселенцы — люди в основном вялые и нерешительные, кроме этого пьяницы, с которого он собьет спесь двумя-тремя цифрами, — три!.. Значит, тема быстрая, бодрая, но трагическая…
— Я лично совсем не хочу продавать вашу квартиру, тем более на таких условиях! — успокоил Фомин отставника, а заодно и всех остальных. — Если вы хотите квартиры в сталинском доме, а во дворе — метро и при этом тихо, тогда я желаю вам долгих лет жизни! — сказал он и широко улыбнулся, давая понять, что это шутка, но в ней изрядная доля правды.
Потом он оглушил клиентов длинными, как автоматные очереди, статистическими выкладками и прогнозами, которые прочно сидели у него в голове и выскакивали в зависимости от ситуации в мажорном или минорном тоне.
Через десять минут перед
Охладив пыл клиентов, Фомин долго, но бодро, с журналами и сводной статистикой объяснял им трагизм ситуации: на что в самом деле они могут рассчитывать в этой сделке. Сделке, которую агентство будет проводить как акт милосердия и благотворительности, как бы в шутку подчеркивал он, то есть в целях дальнейшего повышения-снижения-расширения-приходимости-уходимости квартиро-клиенто-рублей в неделю…
Это был стиль ревущих девяностых, в корчах смеха рождающийся из совместной фени бандита, коммерсанта и чиновника. Непревзойденные образцы этого стиля демонстрировал его бывший коллега Гильштейн — виртуоз деловой переписки, предваряющей коммерческие отношения. Илья умел начать письмо как предложение о сотрудничестве, продолжить его как сомнение в этом сотрудничестве, а закончить так, что не понятно было, зачем он это письмо писал.
«В целях наиболее полного удовлетворения Вас как нашего постоянного клиента сообщаем Вам, что дальнейшее сотрудничество между нами невозможно…» — примерно так выражался и действовал этот мастер-дизайнер новояза.
Так поступил сейчас и Фомин, проговорив скороговоркой нечто немыслимое, но удивительно убедительное. Пойдите поищите милосердия еще где-нибудь, звучало в его голосе. И клиенты его услышали, пытать где-либо милосердия отказались, попросив сразу показать, как выглядит договор на расселение. Переговоры вошли в нормальное русло. Правда, Ирина пихала его под столом коленкой, ей казалось, что цена занижена, никаких комиссионных, но у него были две горящие квартиры — срочная продажа, и если грамотно внести задаток, комиссионные они получат с лихвой.
В это время и пришло сообщение, оно было коротким: «Жду на Главпочтамте, сего дня». И дата. Кто это такой шутник, да еще столь терпеливый, удивился Фомин и вдруг догадался: кто-то из Ассоциации. Только этого не хватало!
— Извините… — Он вышел из кабинета.
— Мне надо уйти, — сказал он поспешившей за ним Ирине. — Заканчивай без меня.
— Да ты что? Они меня съедят!
— Не съедят, если будешь твердо придерживаться нашей позиции, а комиссионные обговаривать до подписания договора, а не во время продажи.
Это было болезнью многих маклеров — агентов по недвижимости: снимать маржу и с покупателя, и с продавца, делая вид, что они работают в интересах только одного из них, и когда во время оформления сделки у нотариуса или в департаменте открывалась истинная картина, случались дикие скандалы, вплоть до расторжения договора, не говоря уже о мордобитии. К Ирине это относилось в меньшей степени, но она стеснялась обговаривать комиссионные до самого последнего момента, момента продажи, из-за чего происходили самые неприятные недоразумения, финансовые. Получив деньги или документы, клиент становился совершенно глух к любым разумным доводам.