Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года
Шрифт:
«Буржуазные» дамочки почему-то упорно произносили его фамилию неправильно – Керeнский. Даже в эмиграции он пытался поправлять – Кeренский. В этом можно увидеть своеобразную символику: общепринятый лидер был в значительной степени «придуманным».
Керенского славословили люди культуры. Стихи, посвященные первому министру-социалисту, слагали известные поэты. У Н. Тихонова Керенский предстал в образе «русского Гракха с душою Гарибальди», «начальником и братом» всей страны, в котором «одном живет великая, свободная Россия». А. Куприн на примере Керенского доказывал, что «во все времена и у всех народов в годины тяжелых испытаний находился… божественный резонатор… воли народной». В газете «Свободная Россия»
Со временем речи Керенского превратились, по выражению Л. Д. Троцкого, в «толчение воды в ступе». «Является Керенский, молодой и стройный, в хаки и высоких сапогах, – свидетельствовал А. В. Луначарский. – Овация. Говорит короткими, хриплыми фразами, искренне, часто – ловко, большей частью с благородной пустотой». Очевидно, выступления ораторов 1917 года должны были настраиваться и на непосредственные эмоции, и на дремавшие в сознании масс старые как мир утопии. Но главное – они должны были резонировать с общественными эмоциями, прежде всего агрессивными. При этом ни в коем случае не следовало уговаривать «подождать»: куда эффективнее работал призыв к действию.
Троцкий, хорошо знакомый с З. Фрейдом и его учением, описывал это так:
Марксизм считает себя сознательным выражением бессознательного процесса …Высшее теоретическое сознание эпохи сливается… с непосредственным действием наиболее… удаленных от теории угнетенных масс. Творческое соединение сознания с бессознательным есть то, что называют обычно вдохновением. Революция есть неистовое вдохновение истории.
Это походило на «красивую» попытку влить хаос в социологически объяснимое содержание. На практике большевистские доктринеры уподоблялись оракулам, действующим по инстинкту. Возможно, именно слияние человеческих склонностей с энергетикой революционного времени и придавало движению бессознательных толп всесокрушающую силу – подстрекателям оставалось лишь дождаться своего часа. Впрочем, в этом они были не одиноки.
Уже в 1917 году некоторые догадывались:
Мы не считались с психологией массы, не делали ее сознательной участницей борьбы. Вследствие чего в настоящей войне большинство идущих на нее не могло победить в себе тех противоречий, которые их охватывали. Возьмем крестьян, рабочих. Им приказывали идти умирать за прекрасную родину, дорогое отечество и т. д., но что такое родина и почему ее нужно защищать – не сказали. Они шли, но их представление о родине часто оканчивалось там, где кончалась деревня первого, фабрика второго 64 .
64
Зайченко Н. С. Война и наша главная ошибка. М., 1917. С. 12.
В начале апреля 1917 года правоэкстремистская газета «Гроза», основываясь на настроениях народа, заявила о необходимости начать переговоры о сепаратном мире. В сущности, Ленин в своих «Апрельских тезисах» воспроизвел не только предложения анархистов, но и правых экстремистов. Было ли это самообманом? Судя по всему, это был расчет на изменение вектора народных устремлений, а не на «просвещение социализмом».
Пролетарскому вождю В. И. Ленину жеманно следовал «король поэтов» И. Северянин:
Должна быть кончена война, Притом – во что бы то ни стало: Измучилась мояЛюдское легковерие в сочетании с эмоциональной взвинченностью – самая подходящая почва для демагогов. Для утверждения в сознании людей чужих «истин» требуется их навязчивое повторение, желательно с использованием соответствующих метафор. В тогдашней обстановке наиболее известные ораторы, вольно или невольно, копировали друг друга. Свои истеричные подражатели находились и у Керенского, и у Ленина. Описан, к примеру, такой случай: «…Выскочил на эстраду молодой парень и сразу обрушился на „кровопийц“-помещиков, которые задыхаются от своих богатств, высасывают последние соки у своих крестьян…» Закончил призывом «не теряя времени уничтожить этих тиранов, а земли их делить между собой». В общем, это был парафраз ленинского: «Грабь награбленное!» Что касается пресловутых «кровопийц», то без их поношения не обходился ни один митинг.
Митинги формировали групповую, в том числе классовую, психологию, порой даже независимо от исходной принадлежности к тому или иному социальному слою. Митинг способен был превратить группу людей в одну собирательную личность, чувствующую как некое целое. Люди, объединившись под влиянием единого психического импульса, подпали под действие внушения и взаимовнушения, используемого тем или иным лидером. Разумеется, это не могло длиться долго. Однако самые радикальные лозунги запоминались. А за пределами митингов их по-своему подтверждали. Так нагнеталось психопатологическое состояние всего общественного организма.
На этом фоне противники большевиков, апеллирующие к привычным ценностям, смотрелись неубедительно. Все это в полной мере проявилось во время Апрельского кризиса. Тезисы, предложенные Лениным своим размягчившимся после Февраля соратникам, были просты: никаких уступок «революционному оборончеству»; Временное правительство должно отказаться от завоевательных планов. Ленин был недоволен и лидерами существующих Советов – их следовало заменить «настоящими» революционерами. Буржуазному парламентаризму не должно быть места в новой России – его должна сменить «более высокая» форма демократии в лице «Республики Советов, рабочих, батрацких, крестьянских и солдатских депутатов». Ленин предлагал также централизацию банковского дела и постепенный переход к общественному контролю над производством и распределением продуктов.
Именно так он понимал «шаги к социализму». Его давний оппонент П. Н. Милюков оценивал происходящее с точностью до наоборот. 18 апреля он заверил засомневавшихся послов союзных держав, что Временное правительство в полном согласии с ними продолжит войну до победы. Опасность догматизма Милюкова, которого за глаза называли «каменный кот», заметили давно – даже его сотрудники по министерству. Тактика его взаимоотношений с Петроградским Советом, с одной стороны, и союзными державами – с другой, казалась им «слишком прямолинейной». Влас Дорошевич сообщал, что упрямого Милюкова кадеты меж собой прозвали богом бестактности. Сатирики его высмеивали. В. В. Князев сочинил такие стихи:
Вот в воинственном азарте, Презирая смерть, – каков? Цареград берет на карте Иностранный Милюков.Сатирический журнал «Будильник» поместил карикатуру Д. Моора (псевдоним Д. С. Орлова, выступавшего под именем героя «Разбойников» Ф. Шиллера) с Милюковым в виде самодержца. Здесь же был опубликован «сонет» «Газават», высмеивавший нападки Милюкова на большевиков. Даже своим обликом Милюков не вписывался в стилистику происходившего. Эмоционально он был обречен еще до своего формального падения.