Страстная Седмица
Шрифт:
И где конец всем сим крестам плоти и духа? В одном гробе, — если токмо и в нем "мертвенное греха и будет пожерто животом" благодати (2 Кор. 5; 4). В противном случае, со многих крестов временных надобно будет перейти на крест вечный.
Итак, желающий быть распятым со Христом, не опасайся недостатка в крестах. Премудрость Божия знает, сколь необходимо ветхому человеку твоему быть распяту; и потому предварительно все устроила для совершения над ним сей казни любви. Ты непрестанно от самой колыбели до гроба призываешься, ведешься, влечешься на крест, — всеми недостатками телесными и душевными, всеми горестями и лишениями, всеми искушениями и соблазнами: только не противоречь и не упорствуй — и ты будешь распят телом и духом, умом и волею, видимо и невидимо.
Желаешь знать, возлюбленный, в чем должно состоять самое распятие наше? — Чтобы уразуметь сие, представь, что ты в самом деле на кресте. — Что было бы тогда с тобой? — У тебя прекратилось бы свободное движение и в руках и в ногах; весь мир потерял бы для тебя цену; все блага его соделались бы для тебя чуждыми, как бы несуществующими; у тебя осталось бы одно на уме и в сердце: как бы скорее разрешиться
Но как можно держаться в сем крайне трудном для плоти положении духа? — А как, возлюбленный, держатся на кресте распятые? — Гвоздями. Пригвозди себя ко кресту самоотвержения, во-первых, страхом Божиим и мыслью о Боге. Страх Господень отреяет грехи (Сир. 1; 21) и соблазны, делает человека неподвижным на зло и твердым в добре. Пригвозди себя ко кресту памятью о смерти. Кто имеет пред очами смерть свою, тот не прострет рук к плоду запрещенному. Пригвозди себя упованием благ вечных, кои обещаны всем сражающимся до крови. Если надежда тленного венца устремляет тысячи людей на явную смерть, то надежда ли венца небесного не произведет сего? — Пригвозди себя, наконец, ко кресту любовью к своему Спасителю, на нем распятому. "Любы сия, по самому естеству своему, вся терпит, вся уповает и николиже отпадает" (1 Кор. 13; 7). И сих четырех гвоздей довольно к удержанию на кресте самоотвержения самой тяжелой плоти.
"Но это состояние ужасное, мучительное! Ужели в нем сущность христианства?" В нем, возлюбленный, в сем состоянии, ужасном, мучительном для ветхого человека. Страшишься? Но разве сей ветхий человек наш, осужденный на распятие, сам не ужасен, не мучителен? Разве не он изгнал нас из рая? Не он мучит нас всю жизнь? Не он положит всех нас во гроб и предаст тлению? По крайней мере, не дадим ему низвергнуть нас во ад; умертвим его силой креста прежде, нежели он отнимет у нас жизнь вечную.
И что пользы уклоняться от креста? Это надлежало бы сделать в Едеме, до вкушения от плода запрещенного; а теперь это невозможно. Мы не можем сложить с себя ни креста плоти, ни креста духа; с ними приходим на свет сей, с ними и пойдем со света. От нашего произвола зависит только умереть на сем кресте для Бога миру, или Богу для мира; предать дух со Христом в вере и любви, или предать дух дьяволу в неверии и самолюбии. Посему, если неизбежны язвы, то лучше носить язвы Господа, нежели врага Его и нашего. Страдая с Господом, мы с Ним и прославимся; а страдая с миром и духом злобы, что получим, кроме вечного безславия и мучений?
Не забудем в ободрение наше и того, что Крест Христов ужасен токмо сопреди, а за ним рай, не на небе токмо, а и на земле. Обыкновенный крест отнимает всю жизнь у распятого; а Крест Христов, отъемля жизнь мирскую, греховную, дает вместо нее новую, в Боге и Христе. Елико внешний… человек тлеет на сем кресте, — свидетельствует испытавший едва не все кресты в мире, — толико внутренний обновляется по вся дни (2 Кор. 4; 16). "Елико избыточествуют скорби для распятого со Христом, — говорит он же, — "толико избыточествуют и утешения Святаго Духа". В самом деле, может ли что-либо быть радостнее для человека, как восстать из гроба? Но то же совершается над тем, кто распинает себя со Христом миру и греху; за смертью плоти следует духовное воскресение, которое, по самому существу своему, есть состояние самое блаженное.
Итак, братие, отложив всякое недоумение и страх, пойдем за Господом нашим на крест самоотвержения. Зря веру и любовь нашу, Он, всемогущий и всеблагий, Сам поспешит укрепить колеблющиеся стопы наши в сем святом и необходимом подвиге. Аминь.
Слово в Великую Среду
I
По благодати Божией, братие, мы стоим уже на последнем пределе святой Четыредесятницы. Как перед древними израильтянами, странствовавшими сорок лет в пустыне, пред нами теперь Ханаан духовный — страдания, смерть и воскресение Господа нашего. Чего ни делала Святая Церковь, дабы приготовить нас к достойному вшествию в сию землю обетования: и гремела громом проклятия на сынов строптивых; и питала послушных манною различных молитв и песнопений, самым Телом и Кровью Христовой; и услаждала для ослабевающих на пути горькие воды покаяния древом Креста; и в последние дни сии разверзала пред всеми книгу Нового Завета, показывая нам все деяния нашего Господа. После столь долгого и разнообразного удобрения земли и сеяния, надобно быть богатой жатве. Итак, где теперь Иисус и Халев, — те, кои добре подвизались подвигом поста? Да престанут от четыредесятидневного странствия, да преходят немокренно Иордан, да идут прямо в Сионскую горницу, где уготовляется безсмертная трапеза! Там будут омыты красные ноги их от самого тонкого праха земных помышлений; там услышат они последнее завещание грядущего на страдания Господа, приимут мир и обетование Духа; оттуда во след за Ним, без наших указаний, пойдут в Гефсиманию и на Голгофу, дабы страдать с Ним и сраспяться Ему духом.
Но что делать, братие, тем из нас, кои во время духовного странствия по пустыне поста, не преставали обращать лицо и сердце к Египту, роптали при горьких водах покаяния, и тогда как Моисей на горе принимал закон, покланялись под горой, может быть, тельцу златому? (Ис. 32; 1–6). Ах, перед таковыми не разверзется Иордан, не падут стены Иерихонские, не станет
Но что вижу я? — Одесную распятаго Господа висит разбойник. Что слышу? Господь вещает к нему: Днесь со Мною будеши в раи (Лк. 23; 43). Кто же может затворить рай, когда Господь отверзает его? Итак, братие, кто бы вы ни были, как бы ни казались великими грехи ваши, грядите все на Голгофу: распятый Господь призывает вас. Несмотря на нечистоту нашу, Он не хочет никого исключить из блаженного завета Своего; хочет, чтобы мы все участвовали в Небесном Царствии, приобретенном Его заслугами. Оставьте же, братие, все темные дела ваши, и спешите к своему Спасителю, доколе Он еще на земле, доколе без вас не предал дух Свой Отцу. Оставьте, говорю, темные дела. — Ужели вы дерзнете явиться с ними и пред Господом? Показать их и у Креста Его? — Ах, довольно вы возмущали своими беззакониями Его жизнь: надобно ли возмущать ими и последние минуты Его? Нет, братие, как бы ни было упорно во грехе сердце ваше, вы не позволите ему такового бесчувствия, такового небрежения к своему Спасителю: посредством покаяния вы сложите тяжесть грехов ваших у подножия Голгофы; явитесь пред лицо Распятого, если не со смирною благих дел, то и не с зловонием беззакония; — явитесь для того, чтобы упасть в слезах к стопам Его, принести исповедание во грехах своих, просить забвения измене ваших и благословения на исправление своей жизни, на побеждение злых навыков ваших, борьба с коими соделается отселе вашим главным занятием в жизни. Без сего лучше не являться ко гробу своего Спасителя, лучше не лобызать язв Его.
Поспешите же, братие, очистить себя покаянием; поспешите возобновить через него расторженный грехами вашими союз с Богом и Христом. Благоприятнее сего времени нет, и быть не может. Взирая неуклонно на страдания Господа, душа сама будет проситься на крест, сердце само преклонится к подножию его. Не подавляйте, братие, сего святаго чувства; идите всеми мыслями за своим Спасителем. Он изнеможет под тяжестью Креста; заденьте его вместе с Симоном Киренейским, заденьте верой, и идите на Голгофу, с твердой решимостью начать распятие плоти своей с ее страстями и похотями. С Господа будут совлекать одежды; а вы поспешите облечься ими, прикрыть греховную наготу свою Его правдой и заслугами. Копие изведет из ребра Его воду и кровь; а ты стань под крестом с отверзтыми устами, да падет в твою внутренность хотя капля жизни для погашения адского пламени, тебя снедающего.
Еще повторю: наступающие дни суть самые благоприятные для покаяния грешников, ибо суть дни спасения всего мира; свидетель тому благоразумный разбойник. Аминь.
II
По благодати Божией мы еще, братие, окончили одну Святую Четыредесятницу. Приобретение не малое для тех, кои проводили ее как должно. А равно и потеря не малая для тех, кои провели ее не как должно. Церковь никого не принуждает к исполнению уставов; но неисполняющие наказывают сами себя. Когда "добре подвизавшиеся подвигом поста" внидут теперь в радость Господа своего, слабые и непослушные сыны Церкви, по необходимости, должны чувствовать лишение и скорбь. Хорошо, если Бог велит им опять дожить до новой Четыредесятницы и исправить нынешнее опущение (хотя вполне возвратить потерянного уже невозможно); а кто не получит сей милости от Бога, для того Великий пост потерян навсегда. Что мешало быть послушным, сеять вместе с другими, дабы и пожать теперь вместе с другими? Когда трудимся, всегда бывает более или менее тяжело, но тем приятнее по окончании труда. Думаю, что и нынешний день весьма радостен для тех, кои добре подвизались подвигом святого поста. Да падут же таковые в смирении перед лицом алтаря Господня и да возблагодарят за сие Господа! Без Его благодати, братие, вы не только не совершили бы, но и не начали бы святого подвига.
Но, радуясь об окончании сего подвига, не должно радоваться радостью узника, выходящего из темницы; это значило бы не познать цены и сладости поста: кто познал их, тот и по окончании Четыредесятницы не расстанется с постом. И как расстаться? Можно ли без пагубы для души оставить пост внутренний, состоящий в воздержании от страстей? Конец сего поста был бы концом и нашей добродетели. Уреченные времена существуют для воздержания от яств, а не от грехов. Но и воздержание от яств худо ограничивать одним каким-либо временем. Всякое вредное для души яство запрещено во всякое время, и вкушающий его во вред душе, когда бы ни вкушал, нарушает устав поста. Таким образом и с постом телесным не надобно расставаться всецело, как делают многие. Всецелое оставление поста было бы знаком, что ты не полюбил поста; ибо можно ли оставить надолго то, что полюбили сердечно? И можно ли не полюбить сердечно то, чем уврачевали свою душу? Если ты оставишь пост совершенно, то этим покажешь, что постился по необходимости, а не по убеждению, носил узы как раб и пленнцк. Опыт должен был показать тебе, что пост есть постоянный предтеча и спутник молитвы, родитель благочестивых размышлений, воспитатель благих предприятий, опора трудных подвигов веры и любви. Посему ты немедленно призовешь его при всех подобных случаях: ибо таково свойство испытанных и хорошо действующих врачевств, что к ним обращаются при первой надобности. А всего лучше, если сделаешь пост себе спутником всей жизни. Не ужасайся сего совета: исполнение его не сделает твою жизнь, как может представиться тебе, ни скучною, ни трудною, напротив, облегчит тебя от многих зол, скорбей и печалей. Ты сам согласишься с сим, когда узнаешь, в чем состоит всегдашний пост: он состоит не в неупотреблении яств, а в употреблении их, но таком, чтобы никогда не было угождения плоти, чтобы ты вставал из-за трапезы всякий раз с некиим остатком глада, а не с пресыщением, как это бывает обыкновенно. Трудный ли это подвиг? Не его ли советуют наблюдать и врачи? И не за него ли обещают здравие тела? А мы будем обещать тебе за него здравие души. Ибо надобно признать и признаться, что душа ни от чего так много не страдает, как от тела; а тело ни от чего так не терпит, как от излишества в пище и питии.