Страус – птица русская (сборник)
Шрифт:
Вот чего нет совсем в Олеге Басилашвили, так это духа тяжести. Его блестящая артистическая легкость совсем не от легкомыслия – этого нет и в помине. Басилашвили – образованный, умный человек, серьезный и ответственный гражданин. В Петербурге знают, как непримиримо актер относится к уничтожению исторического центра города и сколько высокопоставленных врагов он себе этим нажил. Нет, легкость, которая сопровождает его творчество, – сродни полету стрекозы или бегу ручья. Эту божественную легкость излучает творение, которое получилось, вышло удачно и в хорошую минутку.
В такую хорошую, удачную минутку, видимо, Создатель задумал Басилашвили, и он – получился. И эту веселую,
Поздравляя Олега Басилашвили с юбилеем, выскажу два пожелания: во-первых, очень бы хотелось увидеть актера в новой комедийной роли. А во-вторых, тревожит отсутствие большой полноценной книги о нем. Несправедливо!
Молодец
24 мая поэту Иосифу Бродскому, лауреату Нобелевской премии по литературе, исполнилось бы 70 лет. Череда юбилейных фильмов о поэте на короткое время вернула телевидению забытый образ – образ профессионально умного человека.
Иосиф Бродский прожил две жизни или, можно так выразиться, сыграл две роли.
Роль гениального русского поэта и роль блестящего американского интеллектуала. Обе роли он сыграл великолепно, потому что был разнообразно талантлив, умен и вменяем. А это редкость среди русских поэтов.
Холодная, хрустальная чистота его жизни поразительна. Человек не совершил ну ни единой глупости в жизни! Не ввязывался в политику, не примазывался к власти, не увлекался никакими людоедскими философиями, не боролся с Богом, не бегал на дуэли из-за ничтожных баб, не пил запоями. Женился – и то с умом.
Полный молодец!
Единственное, что удручает, – это то, что после четырех инфарктов, имея маленькую дочь, Бродский продолжал отчаянно курить. Но это прискорбное небрежение здоровьем – одна из плачевных привычек молодости. В 60-е годы в литературной среде было принято убивать себя с размахом и дружными компаниями.
Мне приходилось встречать мнения, что Иосиф Бродский, при всей гениальности, не был по-человечески привлекателен, отпугивал высокомерием и эгоцентризмом. Думаю, тут все-таки оптическая ошибка – холодные эгоцентрики не получают четыре инфаркта. Скорее всего, гордая повадка Бродского – охранительный панцирь для огромного и богатого внутреннего мира. В конце концов, Божий дар слова надо уметь защищать, и Бродский сумел его защитить.
В юбилейные дни много говорилось о судебном процессе над Бродским («дело о тунеядстве»), о его высылке в Архангельскую область, о фактическом выдворении с Родины. Однако справедливым будет напомнить о сотнях людей, которые Бродскому помогали. Скажем, адвокатом Бродского на пресловутом процессе была знаменитый ленинградский юрист Зоя Топорова (мать известного ныне литературного критика Виктора Топорова). Возможно, благодаря и ее усилиям приговор суда отличался некоторой мягкостью – все ж таки не тюрьма, а вольное поселение. Можно сказать, дракон сонно зевнул, а мог и выжечь огнем.
И какой счастливый ветер надул кому-то в советскую крышу, что отщепенцев вроде Бродского следует отправлять за границу! Он понимал, что жизнь его как русского поэта на этом, в общем, заканчивается. «Кажется, я оставил на Родине свою музу», – пошутил он как-то с грустным изяществом. И умно и достойно вписался в новую ситуацию. Он стал производить не стихи, а суждения – меткие, острые, элегантные.
В Россию он не вернулся, несмотря на усиленные приглашения. Особо коварный
Памятник поэту, о котором талдычили в Санкт-Петербурге много лет, разумеется, к юбилею не появился. Да и не появится. Хотя городу Ленинграду вернули историческое название, правит им по-прежнему ленинградский обком партии. Чуть что не в полном составе. Или, во всяком случае, трудно отличить эти физиономии от прежних.
Какой там еще Бродский? Начальникам наконец-то разрешили грабить население без реверансов, по-простому. Тут явно не до памятника знаменитому пожилому еврею, проживавшему до отъезда на ПМЖ за границу по адресу Литейный, 24.
Дом на Литейном давно пошел трещинами из-за уплотнительной застройки рядом. А многочисленные конкурсы на памятник Бродскому успешно завершились чем-то – наверное, денежной премией авторам.
Честно говоря, перечитывая стихи и эссе Иосифа Бродского, я по-прежнему не понимаю, как он здесь оказался и сумел вырасти. Ведь сила дарованного ему слова почти равна библейской. Что ж, хорошо, наверное, чего-то не понимать и надеяться, что чудо такого дара может опять повториться.
Жизнь Бродского производит отрадное впечатление – и недаром прах его лежит на самом красивом кладбище на свете, на острове Сан-Микеле (Венеция). Это значительная, полезная жизнь. Судьба же многих умных людей в России такого отрадного впечатления не производит. Что ж, не всем так везет, как «рыжему Иосифу».
Ветеран молодости
1 июня на 78-м году жизни умер Андрей Вознесенский.
Известие о смерти Вознесенского поступило днем, а уже вечером все главные телеканалы показали фильмы о нем – перемонтировали снятые к 75-летнему юбилею, дело привычное. Радио, Интернет – все мигом отбарабанили про «великого поэта» и «уходящую эпоху» с несколько пугающей готовностью. «Барабан был плох, барабанщик – бог». Разве что один гордый обозреватель «Радио Свободы» счел нужным поведать миру, что Вознесенский не является его любимым поэтом. Ну, на то она и «Свобода», чтобы сообщать нам, несчастным, томящимся в застенках диктатуры, бесконечно ценную информацию.
Как многие истинные жизнелюбы, Вознесенский долго и трудно расставался с жизнью. Еще несколько лет назад Андрей Андреевич был завсегдатаем светской Москвы – в светлых пиджачках, с непременным шарфиком на шее, как будто всегда в приподнятом настроении, доброжелательный и словно немного растерянный. Он старательно вслушивался и всматривался в новую жизнь, вечно готовый отозваться, двинуться навстречу, поймать чье-то милое лицо, заинтересованный взгляд. Он вообще не менялся.
Молодость Вознесенского совпала с чудесным миражом, который выпадает не каждому поколению – с иллюзией молодости вновь зарождающегося мира. Этот новый мир родился в конце 50-х и погиб в диких мучениях примерно к середине 70-х. В нем жили на равных правах космос физиков и Господь верующих, идеалы обновленного социализма и обольстительные прелести «зарубежа», восхищение технологиями и страстная вера в «волшебную силу искусства». Невероятную кашу в головах молодых инженеров-строителей нового мира пронизывала торжествующая музыка слова, и слово это было вручено нескольким людям.