Страж перевала (сборник)

Логинов Святослав Владимирович

— Который человек домовика видит, тот уж знает, что ничего с ним не станется. Его и поезд не зарежет, и на войне не убьют. Везде его домовик охранит. Такой человек в своей постели умрет. Как обидит он домовика–то, так тот покажется в каком ни есть обличье и начнет душить. До двух раз он прощает, попугает да отпустит, а уж на третий раз придушит. Я сама, грешная, с ним видаюсь. А на неделе приходил домовичок и за сердце брался. Второй уж раз. Это он не со зла, просто пора мне приспела, вот он и напоминает.

— А меня–то за что? — спросил Аникин.

— Значит, погано живешь, обижаешь хозяина.

Да и покормить его не мешает. Посыпь кашкой в углах и скажи: «Кушай, батюшка, на здоровье, а меня не тронь». Иной раз помогает.

Кормить домовика Аникин не стал. Зато он бросил пить и ограничил себя в сигаретах. А первое время даже начал зарядку делать по утрам. С девушкой своей Аникин разошелся — она ничем не помогла ему против домовика. Впрочем, сделал он это достаточно тонко, так что они даже не поссорились И на будущее он заводил связи так, чтобы не водить никого к себе домой, не показывать ревнивому домовику случайных женщин.

Аникин ушел из института, где была вредная работа, хотя за вредность и не платили, и устроился инженером на завод. Там он понравился и быстро пошел вверх. Домовика он не видел, но на всякий случай таскал в кармане тюбик валидола.

Аникину было сорок пять лет. Он спал, когда объявившийся в ногах зверь вспрыгнул на грудь, придавил и рванул за горло. Аникина увезли с инфарктом.

В больнице было много незанятого времени. Аникин смотрел в белый потолок и думал. Выходило, что домовику есть за что обижаться на Аникина. Что делать белому зверю в бетонной городской квартире? А бабушкин дом стоит пустой и рассыпается.

Оправившись, Аникин в ближайший же отпуск привел в порядок дом. Подрубил нижний венец, вместо потемневшей гнилой дранки воздвиг серую гребенку шифера. Мужики, обрадованные неожиданной халтурой, уважительно величали его хозяином. Каждое лето Аникин, презрев надоевшие юга, приезжал в деревню и ковырялся в огороде. Домовика он не видел, но порой, вечером, перед тем, как улечься, стыдясь самого себя, сыпал под кровать остатки ужина.

Аникину было шестьдесят лет. Он освободился от завода и высокой должности, решительно запер квартиру и уехал домой в деревню. Аникин спал на бабушкиной, суеверно сохраняемой кровати. Рядом на тумбочке лежала открытая пробирка с нитроглицерином. Аникину снился сон. Он шел по своему деревенскому дому, переходя из одной комнаты в другую, потом в третью и дальше без конца. Дом был отремонтирован и ухожен. В комнатах пахло сосновой смолой и холостяцким обедом. Не пахло только домом.

«Для кого все это? — думал Аникин. — Неужели домовику здесь лучше? Бабушка говорила, что хозяин с людьми живет, а не со стенами. Но ведь кроме меня здесь не бывает никого…»

Аникин бестолково кружил по неуютным комнатам, искал что–то, хотя сам понимал, что это только сон, и параллельно с этим сном видел себя самого спящего, и белого зверя в ногах, и знал, что зверь не спит.

Дом у дороги

Дом стоял на большой дороге. Если внимательно присмотреться, еще можно заметить некогда глубокие колеи, заросшие сорным лопухом и иглошипом. Стонущие по ночам деревья остерегались выходить на плотную ленту дороги, и нетоптаная тропинка прихотливо извивалась по ней, не ожидая плохого. Дом уставился

в бесконечность бельмами плотно закрытых ставень, глухой забор в рост человека окружал его, скрывая внешний мир. Тяжелые ворота всегда были на замке.

По утрам в доме открывалась дверь, на пороге появлялся хозяин с косой на плече. Звякнув лезвием о жестяную вывеску, качавшуюся над крыльцом, спускался по ступеням. Вывеска изображала котел и петушиную голову над ним. Дом был гостиницей.

Хозяин, ворча обходил двор, выкашивал наросшую траву, с руганью перекидывал через ограду выползшие за ночь плети удавника. Порой, вытягивая шею, глядел поверх забора и кричал в безмолвный лес:

— Балуй у меня!.. Вот я ужо!.. — и тогда сидящие на цепи собаки начинали выть и рваться с привязи.

То утро выдалось на редкость пригожим. Ночью в чаще никто не плакал, роса пала на удивление чистая, и даже дряблые грибы, на которых ежедневно поскальзывался хозяин, не вылезли на ступенях крыльца. Хозяин окашивал колючки, временами осторожно проводя бруском по заметно истончившемуся лезвию, и по его лицу бродило что–то напоминающее довольную улыбку. И в это время раздался сильный стук в ворота. Мгновенно подобравшись, хозяин подхватил косу и мягким шелестящим шагом метнулся к воротам. По ту сторону дубовых створок кто–то был, слышалось усталое дыхание. Потом стук повторился.

— Кто?.. — тяжело выдохнул хозяин.

— Откройте! — донеслось до него.

— Ты кто? Откуда?

— Да из города я! Заблудился. Всю ночь иду, и хоть бы одна живая душа повстречалась!

— Сейчас, — проворчал хозяин, положив руку на запор, — только ты не входи сразу, а то я могу и того…

Ворота, издав долгий немазанный скрип, приоткрылись. Хозяин ждал, держа косу наперевес, целясь оттянутым острием в пространство за воротами. Там стоял человек.

— А ну повернись! — скомандовал хозяин.

— Ты чего?.. — путник, увидав такую встречу, перепугался. — Я лучше пойду…

— Не дури! — рявкнул хозяин. — Я сказал повернуться, значит слушай. Может там хвост у тебя, так я мигом обкошу.

Путник повернулся, испуганно поглядывая через плечо. Хозяин отступил на шаг.

— Входи, — разрешил он.

Гость, не осмеливаясь перечить, шагнул во двор. Хозяин навалился телом на взвизгнувшие ворота, захлопнул их, припер створки обрезком бревна.

— Откуда ты такой взялся? — спросил он.

— Из города я! — страдальчески выкрикнул пришелец. — Пройтись вышел, да заплутал. Куда идти — не знаю… и лес у вас чудной какой–то.

— Как тебя там никто не задрал? — удивился хозяин. — Значит, такое твое счастье. А что, город еще стоит? — спросил он вдруг.

— Стоит. Что с ним сделается? — гость ничего не понимал.

— А нечисть? — начал хозяин, но в этот момент его прервали.

— Эй, привет! — раздался молодой звонкий голос. — Отворяй, когда к тебе пришли!

Над забором показалась человеческая фигура. Веселое лицо под шапкой спутанных волос, обнаженный торс, густо заросший кудрявой шерстью, узловатые, мощные, тоже волосатые руки. Хозяин развернулся и, не глядя, ударил. Лезвие косы, коротко вжикнув, прошло в каком–то дюйме от лица успевшего отшатнуться незнакомца. Тот обидно захохотал и исчез. Послышался удаляющийся лошадиный топот.