Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Так кто из них убийца моего отца? — спросил ун Номанн, когда настоятельницу вывели.
— Так ли это важно? — Инквизитор сжег волосы ведьмы в пламени свечи. — Они все виновны в преступлении перед Господом и все ответят. Убившая вашего отца в том числе. Или вам этого мало?
Ун Номанн явно, как и я, считал, что здесь одни невиновные, но он оказался неглупым человеком:
— Отдаю правосудие в руки Церкви.
— И поверьте, трибунал будет судить по справедливости и с Божьим словом.
Говоря
Я бы тоже ничего не заметил, если бы меня не окликнул встревоженный Проповедник. Не знаю, откуда в молельном зале появилась монашка. Прежде чем я обратил на нее внимание, она успела прокрасться вдоль южной стены и уже открыла потайную дверь, прятавшуюся до этого в густых тенях.
Я узнал сестру Сесилию. Перепуганная, заплаканная, она взглянула на меня со страхом, неспособная скрыть свое отчаяние — всего лишь шаг отделял ее от спасения.
Мы смотрели друг на друга не больше двух секунд, а затем я отвернулся.
— Любое преступление порождает наказание, — между тем сказал инквизитор. — Но перед наказанием всегда должно быть раскаяние и прощение. Только тогда душа останется светлой и легкой, точно перо из ангельского крыла. Идемте, господа. Уверен, что у всех нас есть дела куда более важные, чем торчать в этом оскверненном месте.
Когда мы уходили, я все же обернулся, но потайная дверь уже закрылась.
— Глупо. — Проповедник сидел на могильной плите, меланхолично разглядывая статую плачущего ангела, венчавшую чей-то богатый склеп.
— Очевидно, да.
В отличие от него мне было холодно, и я пожалел, что не захватил дополнительные рукавицы. Была глубокая ночь, но я все же притащился на кладбище, захватив с собой кирку и лопату. Я знал, что не успокоюсь, пока не проверю. Что бы там ни говорил отец-инквизитор, мне надо быть уверенным, что в могиле лежит именно монашка, а не Кристина.
— Ты дал ей уйти. Я бы закричал, если бы хоть кто-то мог меня слышать.
— Здорово, что могу только я. Она всего лишь одна из его жертв.
— А если это и была ведьма?
— Ну и что? Она убила бургграфа, а тот кларисску. Преступник наказан. Это справедливо.
— Лишь один из них наказан, Людвиг. Когда-нибудь ты поймешь, что убийство ради справедливости это не по Божьему закону.
Я подвинул фонарь поближе к безымянной могиле:
— Когда-нибудь.
— Отпустить опасную ведьму. Ты любишь чудить. — Он упорствовал в своей уверенности, что Сесилия это именно та, кого искал отец Себастьян.
— Оглядись вокруг, Проповедник.
Проповедник разочарованно махнул рукой:
— В этом весь ты. Признайся, что ты просто пожалел девчонку и не захотел, чтобы она угодила на жаровню инквизитора.
Я взялся за кирку:
— Ты бы и вправду закричал, если бы мог?
— Нет, — помолчав, ответил тот и, словно стыдясь этого слова, пробормотал: — Не стоило начинать этот разговор. Теперь ты еще решил стать гробокопателем и разорителем могил. Узнать тело будет сложно. Оно изуродовано.
— У Кристины нет двух первых фаланг на среднем и безымянном пальцах левой руки.
— А если там вообще нет пальцев?
Я чертыхнулся на это и поднял кирку, собираясь долбить промерзлую землю.
— Не стоит, страж.
Сестра Сесилия, до этого прятавшаяся за склепом, вошла в круг света фонаря. В мирской одежде она больше не походила на монахиню, и ее рыжие волосы были собраны в хвост.
— Значит, это все-таки ты, — усмехнулся я. — Пришла довершить то, что не получилось сделать на мосту?
Она покачала головой:
— Нет. Не за этим. Прости. Я испугалась, когда ты появился у монастыря, и действовала не подумав. Я рада, что ты оказался защищен.
— Он тоже рад, чертова ведьма, — раздраженно произнес Проповедник, но Сесилия его не услышала.
— Тогда зачем ты здесь?
— Попрощаться с ней. — Она, игнорируя меня, шагнула к могиле. — Не знаю, кого ты ищешь, но ее здесь нет. Там лежит одна из нас.
— Ты убила из-за нее. Кем она была тебе?
Ведьма покачала головой:
— Человеком. Сейчас это большая редкость. — Она заметила, как я прищурился, и грустно улыбнулась. — Ты недоумеваешь, зачем я все затеяла, раз она мне чужая?
— Да.
— Потому, что одна грязная свинья сделала это и не должна была оставаться безнаказанной. Никто в монастыре не знал, что случилось. Настоятельница думала, что она просто ушла, сбежала. Но не я.
— И ты решила стать палачом.
— Судьей. Я восстановила справедливость. Думала, что восстановила. — Ее плечи поникли.
— Бургграф мертв. Не это ли, по-твоему, справедливость?
Ее смех был горьким, а в глазах блестели слезы.
— Уходи, страж. Я хочу побыть одна.
— Тебя будут искать. Кто-нибудь из твоих сестер рано или поздно сдастся под пытками и скажет, что инквизиторы не поймали одну монахиню.
— Мир велик. Даже они не смогут меня найти. На все воля Господа.