Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Вас давно ждут.
Я сделал шаг в сторону гостиной, но он кашлянул, привлекая внимание, и, наклонившись ко мне, попросил:
— Если можно, не сообщайте ей неприятных новостей. Она слишком устает в последнее время. Не в гостиную. Госпожа примет вас в кабинете.
На секунду я даже не поверил услышанному. Довольно неожиданное изменение традиций. Мириам не считала нужным пускать кого бы то ни было в святая святых своего жилища.
Следуя за слугой, я прошел три комнаты и оказался в просторном помещении, с удивлением разглядывая его, так как ожидал
Здесь же были простые белые стены. Настолько белые, что от них становилось холодно и неуютно. Ореховый стол возле окна. На нем я увидел стеклянную чернильницу с золотой крышкой, полную почти до краев; тяжелое бронзовое пресс-папье в виде орла, прижимавшее стопку дорогой хагжитской бумаги; держатель для конвертов; несколько аккуратно лежащих гусиных перьев; перламутровый ножичек для их заточки. Также там были настольные часы, похоже, флотолийской работы — слишком уж миниатюрными, я бы даже сказал, воздушными они казались. Часовщик сделал стенки из хрусталя, скрепил их серебряными плашками, внутри были видны медленно движущиеся золотые шестеренки и сжатая большая пружина.
В углу кабинета стоял кожаный диван, на котором валялось несколько маленьких подушек и скомканный плед.
На стенах висели пять небольших картин. Четыре из них были аляповатыми, с зелеными полями и темными мельницами — рисунки, которые забываешь сразу же после того, как перестаешь на них смотреть.
Пятая, напротив стола, была на религиозную тему, что тоже меня удивило — Мириам таким никогда не увлекалась. На деревянной плашке художник изобразил золотоволосого ангела в серых одеждах, который что-то говорил внимательно слушавшей его девушке. Она держала в руках тяжелый кувшин, до краев полный воды, набранной из источника, возле которого стояла эта парочка. Кроме них на картине я нашел еще шесть человек — пастухи, женщины, несшие собранные колосья пшеницы, купец. Все они валялись на земле с искаженными от плача лицами, зажимая руками уши. На заднем плане полыхала деревня.
Мириам, с растрепанными волосами, в простом вишневом платье, вошла в кабинет, кутаясь в шерстяную шаль. Она заметила мой взгляд, скользнувший по ее лицу, и сказала с насмешкой, в которой я почувствовал и вызов, и горечь:
— Теперь будешь знать, как выглядят старухи, которых мучает бессонница.
Про смертельную болезнь она не упомянула, но эти несказанные слова повисли в воздухе между нами.
— Даже сейчас ты не похожа на старуху.
— Неужели я успела дожить до того дня, когда ты научился льстить? Нравится? — Вопрос был о картине.
— Нет. Удивлен, что ты такое у себя держишь.
— Работа моего самого первого ученика. Его уже давно нет в живых, а полотно не дает мне забыть его. Встреча святой Леонтии с вестником.
— Почему остальные люди выглядят так странно?
— Слова ангела имеют силу, Людвиг. И они не предназначены для чужих ушей. Разве ты не помнишь
— Все так плохо? — Следуя ее жесту, я сел на диван, сдвинув в сторону шерстяной плед.
— Хуже, чем прошлым летом. Но лучше, чем я рассчитывала. Из-за того, что я торчу в Арденау, нет времени собирать души, а это, как ты понимаешь, сказывается на здоровье. Я позвала тебя так поздно, потому что утром уезжаю. Иначе меня точно закопают к началу июня. — Она говорила таким тоном, словно темой нашего обсуждения была погода, а не ее жизнь. — Принеси ему вина, Филхо, и можешь быть свободен.
— Не стоит. Слишком много вина за одни неполные сутки.
Слуга вышел, плотно закрыв за собой двери. Мириам рассеянно хлебнула целебного напитка, поморщилась от неприятного вкуса:
— Нашел что-нибудь, касающееся смерти Шуко?
— Мы с Карлом и Альбертом начали с того, кто мог купить вино, и вышли на след продавца ядов.
Когда она услышала про Альберта, ее глаза прищурились, но Мириам не сказала ни слова, хотя я ощутил мгновенное напряжение, разлившееся по комнате. Ей не нравилось, что я втянул парня в это дело. Что же, через несколько секунд ей это не понравится еще больше.
— Толком допросить его мы не успели, так как появились наемники и прикончили нашего единственного свидетеля. Но торговец успел обмолвиться, что покупатель яда повелевал ифритом.
— То есть темной душой. — Возможно, ее тело и было больно, но не разум. Моя учительница ловила все на лету.
— Это лишь одна из версий. Услышав про управление душой, сразу подумал о тебе.
В ее взгляде появилась злость, но она сдержалась:
— Понимаю ход твоих мыслей. В Шоссии мы видели цыгана, способного на такое. А сейчас темный клинок хранится у меня… Но я не стану перед тобой оправдываться.
— Я этого и не прошу. Мне достаточно услышать, что мои предположения ошибочны.
Мириам приглушенно рассмеялась:
— И ты поверишь? Разве поблизости у нас есть еще один страж, у которого имеется проклятый кинжал?!
— Поверю. Как я уже успел убедиться, такой дряни в мире хватает. — Я говорил спокойно, даже дружелюбно.
— Твои предположения ошибочны, — удивительно легко сдалась она. — Я не убивала Шуко, не покупала яд у хагжита и все это время не использовала оружие темного кузнеца.
Я кивнул, принимая ее слова.
— Где он сейчас?
Мириам встала из-за стола, приподняла юбку, с вызовом показывая мне лодыжку, на которой были закреплены новенькие ножны с клинком императора Константина.
— Всегда при мне. Оставлять его без присмотра опасно.
— Ты что-нибудь узнала о нем?
Она скривилась:
— Пока не пустишь в дело, разобраться сложно. А я, как мы помним, несмотря на то что обеими ногами стою в могиле, не использовала его. Не представляю, как и почему он работает.