Страж

Грин Джордж Ф.

— Все эти игрища мне чрезвычайно понравились, только вот я кое-чего не могу понять.

Кухулин удивленно вытаращился.

— Чего?

Я набрал в легкие побольше воздуха.

— Неужели Кухулину так нравится играть в военные игры со своим другом-предателем, пока армия Коннота, сжигая все на своем пути, направляется к его замку? А ведь его жена считает, что находится под надежной защитой!

Лицо Кухулина мгновенно побледнело, остались лишь яркие пятна под глазами, а пальцы стали нервно теребить древко копья.

— Что ты хочешь этим сказать?

Вообще-то он прекрасно знал, что я хочу сказать. Он просто хотел, чтобы я сам это сказал. В этот момент я рисковал собственной жизнью, ведь, откровенно говоря, у меня не было уверенности, что Кухулин

не убьет меня раньше, чем Фердию, однако я точно знал, что этот бой — лишь имитация боя, и ни к чему не приведет. Я поднялся и, глядя с берега на Кухулина, постарался вложить в свой взгляд все презрение, на которое был способен. Он был настолько разгневан, что мне стало страшно. Я даже не пытался защититься — это было совершенно бесполезно, а постарался вспомнить, говорил ли мне когда-нибудь Оуэн что-нибудь по поводу того, разрешается ли герою убивать своего колесничего, но так и не вспомнил. Я снова сделал глубокий вдох.

— Страж Ольстера нежен как женщина… Впрочем, нет. Нет! Зачем обижать мужественных ольстерских женщин, сравнивая их с Кухулином, великим героем, увлекшимся играми со своим лжеприятелем, пока его враги жгут все на своем пути, разоряя отечество, которое он поклялся защищать? Женщины Ольстера скорее будут драться, как дикие звери, и с радостью отдадут свою жизнь, чем, стоя в стороне, спокойно уступят толпе пучеглазых выродков из Коннота хоть клочок земли или даже одного дохлого теленка из Имейн Мачи. Кухулин не женщина! Называть его так — значит делать комплимент Кухулину и оскорблять женщин! Женщины Ольстера любят свою страну, любят свой народ. Они не боятся смерти, если речь идет о защите их детей и родной земли. В таких случаях они берутся за оружие! Да они уже взялись за оружие и остаются в своих домах, залечивая раны, полученные в боях с захватчиками, надеясь, что так называемый великий герой Кухулин выиграет для них время, необходимое для того, чтобы их мужчины оправились от скосившей их болезни. Обрадуются ли они, узнав, что великого героя больше интересуют девчоночьи игры со своим другом-предателем?

Уязвленный Фердия схватился за меч. Кухулин дрожал от ярости, и я понял, что зашел слишком далеко. Пятна света, отраженного от воды, трепетали на его лице, словно огонь вокруг корабельной мачты, а на лбу выступила вена толщиной с пастуший кнут. Я вполне мог считать себя мертвецом, так что можно было продолжать.

— Но чем же занимается наш великий герой? Он играет в пятнашки со своим веселым лжеприятелем, пока настоящие друзья этого лжеприятеля угоняют скот великого героя, насилуют его жену, а после этого еще и мочатся на нее!

Дрожащая рука Кухулина отвела назад копье, готовясь к броску. Он буквально испепелял меня взглядом. Я поднял руку и заговорил еще громче. Да, мне явно хотелось еще пожить. Мне жизнь всегда очень нравилась.

— Ты думаешь, Фердии так уж интересно с тобой драться? Он пришел сюда только для того, чтобы тебе было чем заняться, чтобы ты оставался здесь и никуда не ходил! Ты думаешь, что он твой друг. Возможно, когда-то так и было. — Я наклонился вперед, презрительно выкрикивая слова ему в лицо. Еще мгновение — и он бросит копье. Я закрыл глаза. — Возможно, он говорил правду, утверждая, что не хочет тебя убивать, однако он совсем не против того, чтобы использовать твои дружеские чувства к нему против тебя, стремясь услужить своим настоящим друзьям и хозяевам!

В какой-то миг я уже решил, что Кухулин бросил копье и напрягся, готовый встретить смерть. Но меня спас Фердия. Вне себя от ярости, он шагнул вперед, разбрызгивая воду, собираясь наброситься на меня, но Кухулин услышал за спиной шум и вытянул руку, останавливая его.

— Я тебя не пропущу, — голос его дрожал, словно Кухулину не хватало воздуха.

Сам того не ожидая, я спас свою шкуру, а может, менее глупая часть меня понимала, что происходит, и заранее предугадала события. Спровоцировав Кухулина, я спровоцировал и Фердию, а Кухулин не забыл, для чего он оказался на этом броде. Его копье преграждало путь Фердии, упираясь ему в грудь. Фердия начал, возмущаться,

но потом все понял. Кухулин снова овладел ситуацией. В его сознание было посеяно семя сомнения, а больше ничего и не требовалось. Он не верил в то, что я сказал, но просто отмахнуться от моих слов тоже не мог. А ведь по сути я был прав — пока Кухулин с Фердией дрались, воины Мейв сжигали наши дома и угоняли наш скот.

Я немного расслабился и почувствовал, как по ноге стекает теплый ручеек пота.

— Он врет! — прошипел Фердия. — Если Мейв нарушит свое слово, то я здесь ни при чем. Я бы никогда не стал тебя предавать, — потом добавил, уже тише, почти просительно: — Он врет, Кухулин, — и уже вяло, без всякого выражения, повторил: — Он врет.

Кухулин поднял копье, готовясь вступить в бой.

— Это неважно.

Я понял, что сделал нечто одновременно великое и ужасное. Я указал Кухулину его судьбу: спасителя Ольстера, величайшего героя в истории страны, победителя Фердии и всех воинов Коннота. Но какой ценой? Я заставил его усомниться в названном брате и чувствовал, что он никогда мне этого не простит. Даже я до сих пор себе этого не простил. Но что мне еще оставалось? Он мог погибнуть, после этого все мы были бы обречены на смерть. А тем временем люди Мейв наводняли Ольстер — не только те, кто тайком пробрался в страну вопреки данному Эйлиллом слову, но и основные войска, которые, согласно договору, могли продвигаться вглубь страны только до тех пор, пока длился поединок. Только Кухулин мог их остановить, и его необходимо было заставить это сделать. Я жалел лишь о том, что заставлять его пришлось мне и Фердии, который стоял сейчас перед ним.

Колесничий Фердии вскочил на ноги, осыпая Кухулина проклятиями и оскорблениями (некоторые из них я запомнил, чтобы применить при случае), а два героя набросились друг на друга, выкрикивая отчаянные ругательства и нанося удары мечами. На нас они напасть не могли, поэтому принялись друг за друга.

Я видел, что схватка все равно приносила им немало удовольствия: они любовались фехтовальным мастерством соперника, отказывались воспользоваться преимуществом, когда кто-нибудь из них спотыкался, позволяли друг другу поднять оброненное оружие. Когда спустились сумерки, они отшвырнули оружие в сторону, обнялись и поднялись на тот берег, откуда пришел Фердия, после чего его колесничий принес им поесть. Мы вчетвером потрапезничали, причем оба героя с дотошностью проследили, чтобы каждому из них досталось поровну всех лечебных снадобий, которые нашлись и в наших, и в их запасах. Мы с колесничим Фердии по очереди охраняли их покой, пока оба воина спали с противоположных сторон одного костра.

Они все еще оставались братьями, несмотря на то, что я поселил червя сомнения в самую сердцевину их дружбы. Я знал, что они хотят растянуть то короткое время, которое осталось до смерти одного из них. Они смирились с неизбежным, и никто из них не желал изменить ход событий, как не хотел и попусту тратить оставшиеся часы. За ужином мы с колесничим почти не разговаривали, в отличие от обоих героев, которые все время смеялись, рассказывали всякие истории и напоминали друг другу о пережитых вместе приключениях.

Как мне хотелось иметь такого друга, как Фердия! Но я бы хотел быть другом и Кухулина, в том смысле, в каком был ему другом Фердия.

Я бы многое отдал за то, чтобы избавиться от ощущения неизбежности чего-то ужасного и непоправимого, чего никогда не должно было случиться.

37

Когда они проснулись на следующий день, их тела покрывала густая роса. Кухулин и Фердия двигались медленно, осторожно расправляя затекшие суставы и стараясь не бередить саднившие раны. Я и сам чувствовал усталость, хотя и не провел весь предыдущий день, сражаясь со своим другом, пытавшимся меня убить, поэтому мог только представить себе, каково им. Свет за холмами становился все ярче, звезды исчезали одна за другой. Кухулин и я перешли на другой берег, готовясь к рассвету. Герои ни разу не посмотрели друг на друга, пока не были готовы к поединку.