Страж
Шрифт:
Кухулин стоял рядом со мной в колеснице и, будто пытаясь усилием воли приблизить конечный пункт нашего марш-броска, вглядывался в горизонт на западе, пока ветер не выжал слезы из уголков его немигающих глаз. Ему не было необходимости подгонять меня. Я гнал коней как человек, преследуемый Эйменидами, подбадривая их своими криками. Серый из Мачи и Черный Санглин мчали колесницу, подгоняемую ветром, без видимых усилий, проносясь в такой близости от крутых склонов и валунов, что можно было к ним прикоснуться, и так напугали меня, что через какое-то время мой страх превратился в веселье, и мне стало уже все равно, чем это закончится. Когда произойдет то, в результате чего ты умрешь, тогда станешь свободным от всего. В период между пониманием этого обстоятельства и его реализацией можно успеть испытать то состояние, которое люди называют храбростью. В любом случае, на такой скорости все могло закончиться достаточно быстро. Я не хотел
По мере того как наша колесница в облаке пыли и под стук копыт увозила нас все дальше от Имейн Мачи по центральной равнине страны, мы обнаружили встречный поток женщин и детей, убегавших от передовых отрядов, посланных Мейв грабить фермы жителей Ольстера и добывать провиант для снабжения ее армии. Вначале мы старались всех приветствовать, подбадривая этих людей, но все беженцы отвечали нам с гневом и болью, всем было что рассказать, и Кухулин старался вежливо выслушивать людей, в то время как я торопил его вперед. Мы слышали истории о женах, тащивших своих стонущих мужей в амбары или в заросли папоротника — куда только можно было, — чтобы спрятать их от воинов Коннота. Женщины отворачивались при виде своих горящих ферм и уводимого врагом скота. Рассказывали они и о женщинах, взявших в руки мечи, чтобы защитить свои семьи и имущество от захватчиков. Они сражались до тех пор, пока в состоянии были поднять руку на врагов. Я видел слезы, катившиеся по щекам рассказчиков, сообщавших о том, как весело смеялись люди Мейв, изрубив тела этих храбрых женщин и бросив их в пылающие дома. Мы также узнали, что некоторые из мужчин, оказавшиеся в меньшей степени подверженными слабости, пытались сопротивляться и даже достигли некоторых успехов, но потом они вынуждены были отступить к холмам, поскольку их оказалось слишком мало.
Мы с Кухулином выслушивали все эти истории, полные горя. Мы видели, как воинов Ольстера, извивающихся от боли, словно угри, везли мимо нас в повозках или привязанными к лошадям, поскольку они не в состоянии были даже держать поводья. Кухулин был мрачен как туча и постоянно бормотал проклятия, а я пел коням свою песню, и все вместе мы мчались навстречу врагам. У меня появились новые ощущения, которых я раньше не испытывал. Впервые в жизни я начал думать о том, что существует нечто настолько важное, что за него стоит умереть, и это пугало меня больше чего бы то ни было. Я решил приглядеться к себе повнимательнее, поскольку чувствовал, что могу в любой момент пожертвовать собой, чтобы совершить нечто героическое, но совершенно бесполезное.
Мы остановились, чтобы выслушать еще одну историю, правда, так и не дослушали ее до конца, поскольку должны были скакать дальше. Нам довелось встретить одного из лодочников кузнеца Куллана, того самого Куллана, пса которого убил Сетанта. Он узнал нас и бросился к ногам Кухулина. Оуэн тоже слышал его историю. Я старался не слишком приближаться к Оуэну, когда тот пел, но помню песню, сложенную им в тот день.
Замок Куллана-кузнеца стал травою и пеплом, Дымом затянуты рухнувших сводов провалы, И никого не осталось в домах тех безлюдных. Падают капли дождя на столы, где пиры шли когда-то, Сквозь почерневшие балки главного зала, Крыша сгорела и виден в нее небосвод. Мужчины и женщины, что веселились здесь раньше, В рабство попали, а все их герои убиты, Стены разбиты, и стали не выше, чем детский башмак. Пес Кухулина — замка защита — Лег навсегда рядом с трупом хозяина з'aмка У почерневших от крови ворот. Пали семь раз по семь воинов Мейв Рядом с его головой, и еще семь у ног. Сотня вражеских стрел пронзила его, Но, умирая, успел он загрызть еще одного — Того, кто посмел подойти к мертвому Куллану. Воины Коннота в страхе не смели приблизиться, Веря, что пес заколдован и вовсе не умер, Пока не смогли, наконец, отрубить ему голову.Кое-что из того, что доводится услышать, проходит мимо ушей, а другое запоминается надолго. Когда мой легион сражался со скифами, нам рассказывали
Песня о смерти Куллана и его верного пса заставила Кухулина еще больше помрачнеть, а на его лбу, подобно ползущей под кожей змее, вздулась крупная вена. Он прошел мимо меня к лошадям и заговорил с ними на языке, который был мне непонятен, но, похоже, кони его поняли. Слушая, они пошевеливали ушами, и, казалось, его слова придали им необычайную бодрость. Они помчались вперед с такой силой, будто отдыхали целые сутки, и каждый мужчина, женщина или ребенок из людей, бежавших от армии Мейв, видел, как мы проносились мимо них навстречу бесчисленным полчищам врагов. Из уст в уста распространялись слухи о том, что единственный, но величайший герой Красной Ветви, способный сражаться, скачет прямо в пасть к неприятелю в облаке пыли. Они рассказывали всем, кого встречали, что колесницу Кухулина везут два огромных жеребца, один из них серый, а другой — вороной, что их глаза сверкают темным огнем, а из-под копыт летят искры. Люди утверждали, что колесницей героя управляет светловолосый гигант, направляющий коней одним касанием своего жезла, не применяя удил и кнута, поскольку кони понимают его без слов. С особой надеждой в голосе говорили они о том, как Кухулин — герой из героев — стоял в полном вооружении рядом со своим великаном-колесничим, наклонившись вперед в своем стремлении схватиться с врагами. Он мчался через леса, холмы и реки по дороге к Проходу Ирард Куилен, а его плащ развевался за ним по ветру, как крыло гигантской бело-красной птицы.
Оуэн снова приукрашивал события. Впрочем, мне понравились строки, где говорилось обо мне.
Мы прибыли к Проходу в полдень, третьего дня. Земля здесь оставалась гладкой, не изрытой колесницами, и мы поняли, что успели вовремя. Судя по отпечаткам копыт, тут уже проехали мелкие передовые отряды, но и только. Мы увидели лагерь основных сил армии вторжения за Проходом, на территории Коннота. Более мудрые вожди поспешили бы пройти его без остановки.
— Они пойдут прямо здесь, — сказал я. — И мы не сможем их остановить.
Кухулин поднялся в колеснице на носки, все его тело напряглось.
— Вероятно, к этому приложил руку Фергус, — произнес он с довольной улыбкой. — Мейв не стала бы останавливаться без важной причины.
Кухулин выпряг лошадей из колесницы и, похлопав их по дымящимся спинам, предоставил им возможность взглянуть на вражеский лагерь, чтобы они знали, что их усилия не были напрасными. При виде врагов лошади стали яростно кусать удила и стучать копытами. Кухулин засмеялся и отпустил их попастись, пообещав им участие во множестве сражений. Его глаза расширились от возбуждения, у него был настолько отсутствующий вид, что я уже стал гадать, не забыл ли он вообще о моем существовании. Я отвел лошадей к ручью и смыл с них пену, а затем вытер их сухой травой. Когда я вернулся, то увидел, что он разместил свое оружие вокруг колесницы так, чтобы оно было под рукой, и уселся в ожидании армии Мейв. Оуэн устроился рядом с ним. Лошадь барда была привязана к дереву и дрожала от усталости.
На этот раз я был рад видеть Оуэна, хотя и знал, что его присутствие объясняется не только дружескими отношениями. У него, как всегда, наготове было множество историй и, кроме того, его интересовали подробности нашего путешествия, он дотошно о них расспрашивал. Говоря об этом, я чувствовал, что его разум обрабатывает излагаемые события, как скульптор обтесывает глыбу мрамора. Когда наша беседа закончилась, уже стало темнеть. Мы сидели втроем, не разводя костра, подкреплялись сушеным мясом и ждали.
Воинам Коннота не было известно о нашем присутствии. Конечно, они предполагали, что мы появимся, но не знали точно, где и когда, и поэтому заранее разослали патрули, чтобы найти нас и доложить об этом. Некоторые из них нас обнаружили, но у них не было возможности сообщить о своем успехе. Часть из них мы захватили врасплох, когда они выискивали мужчин Ольстера, лежавших беззащитными в постелях, а других застали за кражей скота. В основном это были бандиты, не имеющие отношения к регулярным войскам, бесполезные в сражении и способные только грабить. Мы убили их всех, и Кухулин взял их головы в качестве трофеев. Я хотел, чтобы он разрешил нескольким из них вернуться, чтобы посеять страх в рядах противника, но он только рассмеялся и сказал, что враги в любом случае будут его бояться, и слухи не заставят себя ждать, когда люди, которые утром были совершенно здоровы, к ночи не вернутся обратно.