Стража

Радин Сергей

— Ну, вьюнош, оцени результат.

Он оттолкнулся от края ванны — и встал на ноги. Впечатление вонзившихся в ступни, рвущих кожу и протыкающих мышцы длинных игл было очень ярким. С шипением сквозь зубы Вадим снова шлёпнулся на место, пережидая, когда в онемевших ногах установится благой покой.

— А ты подвигай ножками-то, — пророкотал бас. — Ступни покатай с пятки на носок, а потом и встанешь.

— И чего боится? — в пространство сказал ласковый.

И была в этих советах и замечаниях такая обидная пренебрежительность, что Вадим мгновенно (аж до пота жаром обдало) почувствовал себя той же куклой, с которой непонятно как поиграли, поняли, что больше не понадобится,

пооборвали все верёвочки на руках и ногах и бросили в мусорку, где… Вадим увидел вызывающую жалость картинку и вдруг смешливо хмыкнул. Навоображал-то. Можно подумать, он персона особого значения, если к нему пришли представители паранормального мира. Интересно, а в зеркале они видны? Если вспомнить сказки, так некоторые сущности оттуда в зеркале не отражаются, а некоторые — наоборот. Размышлял он о всякой ерунде сидя. Зеркало, естественно, ничего не отражало, кроме двери. Наконец он собрался с духом и встал. Последние иглы слабо потыкались в кожу и растаяли… А потом, когда он решился взглянуть на себя в зеркало, мелькнула ещё одна мысль, нехорошая, ничего общего не имеющая с отражением, потому что возникла она, пока он себя не увидел. Мысль о том, что сейчас он посмотри в зеркало и ничего не увидит.

Но Вадим увидел себя, и все нехорошие мысли пропали. Лицо, до сих пор спрятанное очками и волосами, являло ему третьего Вадима. Первый был утренний. Второй — тот, которого он разглядел до появления бесцеремонных парикмахеров. Третий отличался от первых двоих, как… как дерево отличается от саженца. Возраст. Человек, смотревший на Вадима из зеркала, был мужчиной лет тридцати — тридцати пяти. В течение этой разницы, в течение десяти — пятнадцати лет, взрослому Вадиму, кажется, пришлось пережить очень многое и не всегда приятное. Вертикальная морщинка ближе к левой брови, высокомерная линия упрямого рта, взгляд свысока небольших глаз — Вадим вдруг подумал о сне: неужели именно третий будет удирать от снежной лавины?.. Он даже не вздрогнул, когда голос, недавно бывший ласковым, сказал обыденно и деловито:

— Шмотки получишь завтра. Оружие ищи сам.

— Зачем всё это? — осмелился спросить Вадим — точнее, спросил третий Вадим, который чувствовал, что имеет право спрашивать и ожидать ответа.

— Найдёшь кубок — узнаешь всё, — ответили ему голосом, уплывающим в глухое пространство.

— Кто вы?! — крикнул он вслед и понял, что опоздал и в ванной он один.

"Митька сказал бы: наплевать с высокой башни и забыть. Но не он сейчас смотрит на чужака в зеркале… Не он".

5.

Луна хамски пялилась в окно и раздражала до бессонницы, но встать Вадим тоже не мог. Дремотное безволие угрузило его тело так, что даже на мягком ложе дивана, казалось, кости болели от тяжести мышц. И он ворочался в странном пограничном состоянии, и в голове ворочался кто-то, кто пытался сочинять стихи. И Вадим по одну сторону сна психовал из-за осознаваемой бессонницы, а по другую — записывал: "Перед сном приходят строки удивительных стихов. В сумерках теней и света гул спешащих голосов тщательно ведёт за словом череду прозрачных слов. Жаль записывать, а завтра всё исчезнет в царстве снов. Жаль записывать, за словом — пропускать строку иль две; строю призрачное зданье в лунном призрачном луче и подыскиваю слово в зыбкой нереальной мгле, словно став немым партнёром в неизвестной мне игре. Кто-то с потолка роняет чёрные лохмотья сна, кто-то кончить подгоняет части странного стиха. И смеются в длинных тенях, в белом свете голоса: не найти мне строк последних и последние слова…"

Он проснулся внезапно. Что-то случилось вокруг него вдруг и сразу.

Ещё через секунду его буквально подбросило: он лежит носом к

спинке дивана — спина не защищена!

Вслед за открытием тело Вадима неожиданно и немыслимо изогнулось, почти одновременно выбрасывая ноги вверх, к потолку. Диван только досадливо крякнул, когда Вадим приземлился уже в положении сидя.

Тихо и серо. Луна ушла, и теперь ночь тоже в пограничном состоянии: глубокий сон отовсюду, но в окна лезет предрассветная муть. Всё настолько спокойно, что и Вадимово сердце начало успокаиваться. Кажется, опять какая-нибудь ерунда приснилась… Интересно, который час?

Он нагнулся за часами, поймав себя на желании не посмотреть на циферблат, а просто услышать размеренный шумок, которого, оказывается, здорово не хватает. Наручные часы лежали на полу: привычка у Вадима такая, чтоб, как проснулся, тут же нашарить. Но, поднимая часы, Вадим испытал странное впечатление мёртвого предмета в ладони. Одёрнул себя: неодушевлённая вещь — мёртвая? Но часы и правда умерли, стрелки застыли, секундная только вздрогнула разок — или показалось? — и тоже замерла. Вадим прислушался. На столе обычно тикал будильник, а из прихожей всегда слышно было степенное постукивание маятника настенных часов. Нет, всё та же тишина. Он не поленился сходить посмотреть, который час показывают все остановившиеся часы. Три. Три часа предрассветья.

Быстрый лёгкий шаг. Проснулась Виктория?

Дверь из его комнаты открылась неуверенно, почему-то рывками. В небольшую щель скользнула сначала полоска серого света, потом что-то тёмное, и дверь закрылась.

Ниро подошёл к Вадиму и сел рядом.

— Гулять пора? — шёпотом спросил Вадим. — Не рано ли?

Но сразу подумалось: сна ни в одном глазу, сознание ясное, да и… Вадим провёл ладонью по влажному лбу. Жарко и душно дома. А внизу — прохлада летней ночи.

Всю одежду вечером он сбросил на стул, у окна. Вадим полагал, что домашней одежды: спортивных штанов и футболки — будет более чем достаточно для утренней (предутренней) прогулки с псом. Но привычных вещей на стуле не нашёл. Подняв повыше к свету, он некоторое время недоумённо рассматривал незнакомые вещи и, после недолгого колебания, оделся. Одежда подошла идеально. Он повернулся к Ниро, спросил:

— Митька, что ли, такой грандиозный сюрприз сделать удумал?

Ниро почти по-человечески оглядел его сверху вниз, то ли фыркнул, то ли вздохнул — вроде, одобрительно — и деловито потрусил на кухню, где уселся у дверцы холодильника… Шедший за ним Вадим прислушивался к ощущениям: штаны похожи на джинсы, но материал какой-то другой — он в тканях не разбирался, но сейчас отличил; рубашка тоже какая-то странная. Однако через секунду-другую он вообще забыл, что на нём новые, необычные вещи. А что может быть лучше одежды, которая не напоминает о себе?

Пока пёс неспешно и вдумчиво расправлялся с костями, Вадим сварил кофе. Есть не хотелось, но запах кофе дразнил так, что сводило скулы от крепкой горечи. С чашкой Вадим подошёл к окну и попытался, как обычно, определиться с планами. Но улица — она с его седьмого этажа казалась мягко прильнувшей к земле — растворила в себе сначала его сосредоточенный взгляд, а затем Вадим очнулся и обнаружил, что сморщенным лбом упирается в стекло, чашку держит на весу в сантиметре от подоконника, а сам напряжённо вслушивается в едва слышный хор, звучащий из приёмника. Мама всегда на ночь выключает радио — эта мысль вывела его из состояния притуплённости. Но хор продолжал звучать. Вадим шагнул к столу и осторожно пошевелил ручку настройки. Она была закрыта до упора. Он снова уставился в окно, чувствуя вокруг рта тяжёлые складки раздражения, — хор пел невнятно, но различимо что-то величавое…