– Доказывай, доказывай, доказывай, что не любишь никого другого! Доказывай, Дездемона! Доказывай, Чарницкій! Доказывай, Романъ Безпаловъ!
Древній мудрый императоръ, когда ему совтовали установить для государства обрядъ періодической присяги, возразилъ:
– Сколькимъ врнымъ людямъ опротивла бы ихъ врность, если бы ихъ заставляли клясться въ ней каждый день.
Точно такъ можетъ опостылть человку борьба съ недобросовстною презумпціей его безчестности. Опостылть не только до усталости, о которой шла рчь выше, но даже до озлобленія: до готовности Дездемоны отомстить за свои слезы и горести паденіемъ въ объятія хотя бы того же невинно подозрваемаго, мнимаго соучастника своего Кассіо, до тайной связи Романа Безпалова съ Еленою Ставлиною. Все равно, молъ, въ любимыхъ глазахъ я не человкъ, a вчно похотливая
дрянь. Ну, такъ вотъ же, – чтобы хоть не напрасно терпть, я и впрямь, на зло, втихомолку, буду дрянь дрянью. Ho y Чарницкаго даже и этого озлобленія нтъ, хотя y ревнуемыхъ мужчинъ оно чаще, чмъ y ревнуемыхъ женщинъ. У него именно только усталость. Его измна – просто внезапный, непроизвольный сонъ, съ чувственнымъ видніемъ, охватившій человка, замученнаго жестокою, страстною тиранніей, какъ скоро онъ попалъ на отдыхъ въ среду ласковую, мягкую, нетребовательную. Это сонъ, a не дйствительность. И пробужденіе Чарницкаго отъ сна къ дйствительности очень тяжко. Г-жа Вербицкая, при всей своей строгости къ неврному офицеру, описала сцену его одинокаго раскаянія съ большимъ чувствомъ. У Чарницкаго нтъ ни одной минуты колебанія въ выбор между дйствительностью и сномъ; онъ любитъ и желаетъ одну лишь суровую мучительницу свою, полубезумную Ольгу. Онъ не связанъ съ нею никакими оффиціальными узами, не обязанъ ей никакимъ оффиціальнымъ отчетомъ, – не мужъ, вдь, и даже не общано ему производства въ этотъ лестный чинъ. Положеніе «временной любовницы» г-жа Вербицкая въ одномъ, очень выразительномъ мст романа справедливо называетъ позорнымъ. Нельзя сказать, чтобы красиво и пріятно было положеніе «временнаго любовника», въ которомъ оставляетъ Чарницкаго Ольга. Взятый, какъ «временгый любовникъ», почему не въ состояніи онъ отнестись къ Ольг, какъ къ «временной-же любовниц»? Почему для него всего на свт страшне, чтобы Ольга какъ-нибудь не провдала объ его злополучномъ «сн?» Почему, когда Ольга, все-таки, прослышавъ объ измн, исчезла, онъ мечется въ безумныхъ поискахъ за нею, бросивъ вс дла, службу, не говоря уже о соучастниц «сна»? на которую ему взглянуть противно? Почему онъ тоскливо ждетъ свою безвстно пропавшую Ольгу сердцемъ, полнымъ нжности, въ теченіе двухъ лтъ, отравленныхъ бдностью, семейными несогласіями, одиночествомъ, тогда какъ – стоитъ ему протянуть руку влюбленной и милой женщин, чтобы превратиться въ богатаго буржуа, успокоить старость любимой старухи-матери, осчастливить всю свою семъю? Онъ женится по разсчету, ради родныхъ, лишь убдившись, что Ольга больше не существуетъ, – по крайней мр, для него.
Г-жа Вербицкая очень умно избавила отъ порока ревности самого Чарницкаго. Онъ не могъ, не долженъ былъ ревновать Ольгу – не по самоувренности и не потому, что мало любилъ, но потому, что любилъ съ презумпціей ея честности. Думаю, что было бы очень трудно вложить въ него сомннія о врности Ольги, а, буде они и явились бы, то не поддался бы онъ имъ на одни слпые слухи, безъ доказательной, строгой проврки. Ольга любитъ Чарницкаго, наоборотъ, – съ презумпціей его мужского коварства. Поэтому, когда своекорыстные людишки сообщаютъ ей сплетни и намеки насчетъ похожденій Чарницкаго, она моментально и чисто «по-бабьи» принимаетъ на вру то, о чемъ «кричитъ весь городъ», не требуя иныхъ доказательствъ, кром собственнаго чутья. не изслдуя ни дйствительности, ни причинъ, ни обстоятельствъ вины. Она объявляетъ Чарницкому письмомъ полный разрывъ и исчезаетъ съ такою же быстротою, какъ Нина Безпалова отравляется.
– Конечно, исчезаетъ на «дло»? на медицинскіе курсы?
То-то и бда, что Семеновъ былъ правъ. Хотя дло и не медвдь, однако и его можно переутомить отсрочками и переожиданіями до того, что оно махнетъ на васъ лапою и уйдетъ въ лсъ. И, покуда Ольга любила и привередничала на мужевладльческой стез, столь громко общанное, общественное дло ея, и впрямь, ушло въ лсъ: медицинскіе курсы были закрыты. Ольга осталась безъ любви и безъ дла, въ глупомъ положеніи синицы, которая надлала славы, a моря не зажгла.
Но г-жа Вербицкая слишкомъ любитъ свою красавицу-героиню, чтобы оставить ее въ «трагическихъ дурахъ». Она заставляетъ Ольгу увровать въ моднаго соціальнаго проповдника Семенова. Посл поцлуя съ нимъ, – весьма скораго по разрыв съ Чарницкимъ изъ-за слуховъ о поцлуйномъ сн этого послдняго, – Ольга будто бы совершенно переродилась
и вся ушла въ передовое общественное движеніе, которое въ ней, по словамъ Семенова, страшно нуждалось… Зачмъ? Ну, ужъ это опять секретъ Семенова и г-жи Вербицкой. Я склоненъ думать, да и недавняя лтопись событій тысячекратно подтвердитъ намъ, что русская прогрессивная сила семидесятыхъ и восьмидесятыхъ годовъ слишкомъ изобиловала женщинами твердыхъ убжденій и ршительной идейной стойкости, чтобы наряду съ ними оказалась драгоцнною находкою слабонервная, чувственная, вздорная барышня, которая, въ поцлуяхъ и ревнивыхъ капризахъ, ухитрилась прозвать даже завтную мечту свою, медицинскіе курсы. По словамъ Семенова, то-то и хорошо въ Ольг, какъ будущей обществевной дятельниц, что она потерпла полное крушеніе въ прихотяхъ личнаго счастья. Я смю думать, что г-жа Вербицкая черезчуръ поспшила этимъ необоснованнымъ положеніемъ: оно звучитъ напраслиною по адресу прогрессивныхъ женщинъ. Ужъ какая обществкнная дятельница, если – съ отчаянія, что любовникъ измнилъ? Разв можно разсчитывать на твердость и постоянство подобной героини? Ну, одинъ измнилъ, a другой утшитъ, – стало быть, тогда и ау, прощай, прогрессивная дятельность? Г-ж Вербицкой хорошо извстно, что именно поколніе Ольги было богато женщинами высокаго и чисто-идейнаго, безъ всякихъ заднихъ причинъ и двигателей, подвига, женщинами совершенно исключительной нравственной силы, самоотверженной работы на пользу ближняго, героинь, чуждыхъ хвастливости и показныхъ эффектовъ: сама же она показала читателямъ, рядомъ съ Ольгою Девичъ, такой мощный и величественный типъ, въ лиц Ганецкой (зри выше пару вторую). Гд дйствуютъ Ганецкія, тамъ Ольгамъ Девичъ трудно играть замтныя роли. Г-жа Вербицкая говоритъ, что общественная дятельность Олъги была знаменательна и не обошлась безъ тяжкихъ жертвъ. Пожалуй, и тому можно поврить. Вь способностяхъ Ольги Девичъ къ страстному энтузіазму, а, въ порыв его, и къ жертв, и къ подвигу, не слдуетъ сомнваться. Но откуда берется y нея самый энтузіазмъ? Изъ фанатическаго проникновенія гордымъ сознаніемъ своей полезности общественному прогрессу, какъ y Ганецкой? Боюсь, что нтъ: источника надо искать опять-таки въ новой влюбленности – въ Семенова, что ли, или въ другого носителя и глашатая прогрессивныхъ идей. Идеи-то вдь всегда были одн и т же, и Ольга отлично ихъ знала отъ того же Семенова, но, что называется, и ухомъ не вела на нихъ, пока на ум y нея были отчасти медицинскіе курсы, а, главнымъ образомъ, офицеръ съ цыганскимъ профилемъ. Офицеръ измнилъ, курсы закрылись, Семеновъ объяснился въ любви не то къ Ольг, не то къ сліянію идей съ Ольгою воедино, – ну, «не съ чего, такъ съ бубенъ!» – Ольга улеглась къ Семенову на плечо и говоритъ: теперь я вся ваша. Ради пріобртенія въ собственность офицера съ цыганскимъ профилемъ, Ольга перенесла массу житейскихъ лишеній, тяжкаго труда, нравственныхъ самоистязаній. Весьма возможно, что, пріобртая въ собственность Семенова, она проявила не меньшую выносливость и смлость. Но проявила – ради Семенова, a совсмъ не ради тхъ прогрессивныхъ задачъ, въ служеніе которымъ ударилась не по собственному нравственному позыву, но только съ горя о потер Чарницкаго, о прозванныхъ курсахъ, о нсколькихъ годахъ жизни, убитыхъ напрасно для себя и вредно для множества близъ стоявшихъ людей. Еще одно недоумніе. Почему это принято многими писателями изображать русское передовое общество какою~то больницею для физически и нравственно изломанныхъ калкъ, послднимъ пристанищемъ, пріютомъ отчаянія для людей съ исковерканною жизнью и измыканною волею? Неужели къ сознанію честной общественной мысли, къ готовности на идейное и дльное служеніе обществу женщина не въ состояніи придти иначе, какъ, докапризничавшись въ любви чуть не до чахотки, мужа замаявъ до аневризма, уморивъ ребенка и опостылвъ всмъ добрымъ людямъ своимъ безпросвтнымъ эгоизмомъ? Сдается мн, что г-жа Вербицкая опять впадаетъ въ непріятную ошибку и жестокую напраслину, которую опять же сама и опровергаетъ и исправляетъ, затняя Ольгу представительницами здоровой, бодрой, сознательной энергіи, въ лицахъ Ганецкой, Колпиковой, Литвиновой и др. Общественный прогрессъ никогда не выходилъ, да и не можетъ выйти ни изъ госпиталя, ни изъ богадльни. Онъ созидается руками «бодрыхъ съ юными лицами, съ полными жита кошницами», a не инвалидами съ ревматизмомъ во всемъ тл и съ пустыми мшками за спиною.