Страждущий веры
Шрифт:
— Нет, стой! — стражник опустил руки и ссутулился. Сдался.
— Выведи меня наружу. Ты же сам этого хочешь: выспишься, отыщешь свою корову и перестанешь, наконец, служить тряпкой для ног вашей принцессы.
Рысьи глаза Асгрима посверкивали в темноте, пронизывали. Ожидание сгущалось клочьями зелёного тумана, затапливало вязкой безысходностью. На зубах хрустнул опостылевший сахар. Не вернусь ни за что! Я до побелевших костяшек сжала рукоять ножа. Асгрим обречённо выдохнул:
— Твоя взяла. Идём. Если ты погибнешь, не хочу, чтобы мой народ был в этом замешан.
19.
В
До чего хорошо дышалось на свободе: легко, свободно, полной грудью. Я как пьяная завертелась на месте, раскинув руки, и засмеялась. Ветер иссушил слёзы. Небесная ширь торжественно приветствовала пурпурными облаками. Я почти забыла о печалях, но когда обернулась, рядом оказался Асгрим, а не брат, который остался внизу, потерянный и чужой. Разбитая губа и порезанная шея засаднили с новой силой.
За проведённое в подземелье время снаружи сильно похолодало. Стылую землю припорошил пушистый первый снег. Щурясь в лучах заходящего солнца, я набрала пригоршню и принялась оттирать багровые потёки. Порез на горле оказался глубоким, и кровь не хотела останавливаться. Асгрим переминался с ноги на ногу и нетерпеливо кашлял. Отчаявшись, я замотала шею шарфом и последовала за стражником. У первого бревенчатого дома на высоком фундаменте Асгрим помахал рукой и растворился в сумерках.
Смех сменился истеричными всхлипами. Позади остались волны холмов, под которыми в колдовском плену томился мой брат. Я брела, куда несли ноги, плотнее запахивала плащ, ощущая, как кожу продирает ночной холод. Вот и долгожданная свобода, только что с неё? Мне некуда идти, не у кого просить помощи. Что же делать? Я привалилась к стене ближайшего дома и прижала руки к груди. Круглые бревна впивались в лопатки также больно, как камень в гостевом зале подземного дворца. Как вытащить Вейаса? Резным коньком на двускатной крыше на меня смотрела голубиная станция. Белое привидение на фоне густеющей ночной мглы.
Быть может, это ответ? Я должна написать отцу и попросить помощи. Да, меня выдадут замуж, и я никогда не увижу Хельхейм, но хотя бы Вейас будет спасён. Это я во всём виновата. Если бы я не настаивала, чтобы он спас Эйтайни, она бы не свела его с ума своими чарами. Почему он не сопротивлялся? Почему наговорил мне столько пошлостей? Я ведь не давала ему повода так думать... или давала? Может, не он сошёл с ума, а я. Я не должна ластиться к нему, цепляться и тащить ко дну вместе с собой. Если бы я смирилась со своей долей, то Вейаса бы уже приняли в орден. Кто я такая, чтобы ступать на нетореную тропу и спорить с судьбой? Не Безликий же, в самом деле, а глупая, слабая, заурядная дурнушка. Пришло время взглянуть в лицо истине и сделать
Я пошла к станции. Я должна. Ради Вейаса. Перед глазами как осязаемый возник его образ: стройная фигура, приятные соразмерные черты. Глаза кристально голубые, прозрачные, как озёра родного Белоземья. А как он улыбается, обаятельно и лукаво, задорные ямочки проступают на щеках, тонкие складочки собираются в уголках прищуренных век. Серебристым ковылём курчавятся вихры на висках от влаги. Тёплый дурашливый голос звенит золотым смехом. Я расстанусь со свободой и мечтами ради того, чтобы вернуть ему жизнь и волю. Чтобы он был счастлив.
Бездумно шагнув в глухую безнадёгу, я врезалась в спину прохожего. Дура!
— Простите великодушно, — пробормотала я, глядя под ноги.
— Не извиняйтесь, это моя вина. Вы не ушиблись? — ответил приятный мужской голос с шелковистой хрипотцой.
Я подняла взгляд. Незнакомец был выше меня почти на голову. Широкие плечи укрывал плащ, подбитый волчьим мехом. На стройных ногах ботфорты. Курчавые волосы выглядывали из-под широкополой фетровой шляпы с пером. Глубоко посаженные тёмные глаза по-лисьи щурились, на пухлых губах играла добрая улыбка. Холёное, гладко выбритое лицо, дорогая одежда — должно быть, кто-то из знати. Да и едва заметная картавость — явно не местный говор.
— Да у вас кровь! — он достал из кармана платок и вытер мою разбитую губу.
— Ничего страшного, — прикосновение заставило опомниться и отстраниться. — Я раньше поранился. Простите!
Забыв о нём, я снова направилась к голубиной станции. Сколько почтовая птица будет лететь до Ильзара? Месяц? Надеюсь, у меня хватит денег оплачивать комнату на постоялом дворе, пока не подоспеют люди отца. На улице зимой я точно околею.
— Милая госпожа, вы обронили! — окрикнули сзади.
Я нехотя обернулась. Незнакомец стоял у меня за спиной и, всё так же улыбаясь, протягивал книжку с тёмной обложкой. Мой дневник! Как он выпал из сумки?
— Спасибо, я... — спешно схватила его и запихала обратно, стараясь не разглядывать изящные длинные пальцы и печатку в виде волчьей головы на одном из них. Только тогда до меня дошло: — Как вы догадались, что я девушка?
— О, так это была тайна? — усмехнулся он. Да какая сейчас разница? Если меня обнаружат ищейки, может, удастся Вейаса быстрее вызволить. — Простите, но с заплаканными глазами, понурыми плечами и мышиной походкой на мужчину вы совсем не похожи. Кто вас обидел?
Никак не уймётся? Ножом ему пригрозить что ли? Нет у меня времени на разговоры. Вот напишу письмо отцу и может быть... Хотя нет, бессмысленно это. Я упрямо зашагала прочь и не заметила обледеневшую лужицу. Ноги поехали вперёд. Затылок уже почти врезался в мёрзлую землю, но вдруг меня подхватили крепкие руки.
— От судьбы не убежишь, — снова усмехнулся незнакомец, помогая подняться.
Я вдруг разрыдалась. До боли в пальцах вцепилась ему в плечи и никак не могла остановиться. Редкие прохожие бросали на нас любопытные взгляды. Мягкие ладони нежно поглаживали спину, завораживающий голос шептал что-то ласковое и успокаивающее. Так хорошо!
Брат мой, Ветер, что же я творю? Я отступила и посмотрела незнакомцу в лицо, как собственному страху. Какие у него правильные, аристократичные черты...