Страждущий веры
Шрифт:
— Я победила! — возликовала Лайсве.
Артас, перепрыгивая сразу через две ступени, сбежал по лестнице и поспешил к дочери.
— Ты проиграла: поединок был до первой крови, — стоявший рядом Вейас указал на потемневший лоскут рукава.
Лайсве скосила взгляд и, всхлипнув, уставилась на Артаса блестящими от слёз глазами.
— Я проиграла, — повторила она осипшим голосом и уронила меч.
Артас протянул руку. Собирался ответить, что это не имеет никакого значения, бой был великолепен и… Но Лайсве уже умчалась, не позволив даже взглянуть, сильно ли она ранена. Оставалось только побиться
— Чего это она? — недоумевал Вейас.
Артас отвесил ему подзатыльник:
— Думать иногда надо, прежде чем говорить, дурень!
Вейас потупился и потёр ушибленное место.
— Весело у вас, — подоспел Кейл и, разглядывая непотребный вид Артаса, покрутил пальцем у виска: — Ты совсем рехнулся?
Наверное, так и есть. Не мужское занятие — детей воспитывать, а уж тем более девочек. Что у неё только на уме? Теперь даже прочитать не выходит.
Артас кинул поединщику ещё одну монету — бедолага был белее простыни и клацал зубами. Думал, наверное, его на ближайшей осине вздёрнут. Артас бы и вздёрнул, только чувствовал, что виноват сам. Сыну велел разыскать Лайсве и вернулся вместе с нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу Кейлом на балкон.
— Какой демон тебе в ребро ударил? — встревожился старый друг, когда они остались наедине.
— Но Лайсве была хороша, согласись? — сейчас Артас больше всего желал, чтобы его дочь родилась мальчиком.
— Для девчонки, — пожал плечами Кейл.
— Ты бы видел её в святилище. Ветер даже мне так не отвечает. А когда я пытался успокоить её во время помолвки, она, кажется, обернула мой дар против меня. Можешь себе представить?
— К чему ты это рассказываешь?
У Кейла своих детей не было, и он явно не понимал, почему Артас бунтует против древних порядков.
— Её дар мог послужить на благо ордену гораздо лучше, если бы ей не пришлось так рано выходить замуж. Не в битвах, конечно, но в Круге судей или книжников. Я слышал, туда берут девушек с даром.
— Поверь, Артас, ты не хочешь такой участи для своей дочери, — печально ответил Кейл. — Неужели её жених настолько тебе не понравился? Какой у него дар?
— Оборотень. Шакал, — последнее слово Артас выплюнул, как проклятие.
Кейл рассмеялся:
— Тогда не тебе, дорогой друг, переживать надо, а ему. Если у твоей дочери действительно сильный дар, стоит ей только с ним освоиться, как этот шакалёнок заскачет перед ней на задних лапках, как левретка.
— Но он же безответственный слюнтяй и идиот, ещё хуже Вейаса. На такого нельзя положиться. Если что случится, Лайсве останется со своими проблемами совсем одна.
— Юноши сейчас все такие. Поверь, то, что показал сегодня твой сын, далеко не худший вариант.
— Лучше бы ей выбрали кого-то из наших, небесных: телепатов или, быть может, телекинетиков.
— Телекинетиков? — Кейл поперхнулся собственным смехом и посерьёзнел: — Уж не задумал ли ты с авалорскими некоронованными королями породниться?
Артас отвернулся. Слишком хорошо понимал, что это невозможно. Телекинез — королевский дар. В супруги телекинетики берут только себе подобных, очень редко кого-то со стороны.
— Они, по крайней мере, благородны и чтут брачные клятвы.
— Твоя гордыня
Он молчал. Жертвовать дочерью ради сына казалось ему неправильным.
Подперев дверь своей спальни тумбой, я улеглась на кровать. На белоснежной простыне остались кровавые следы. Рана совсем не болела. В красные дни намного хуже бывает: как прихватит живот, уже и на стенку лезть хочется, а кровь будто вся наружу изливается. Кажется, не переживёшь ты этих нескольких дней, но нет — всё проходит, чтобы вернуться в новом месяце с новыми муками. Нянюшка утешала, что во время родов намного хуже бывает. Куда уж хуже?
Жаль, что я такая неуклюжая. Ещё бы самую малость, и победила бы. Хотя какое кому дело? Отец решил друга развлечь, а с поединщиком всё сговорено было. Я чувствовала, что он поддаётся, а хотелось сражаться наравне с ним. Но это невозможно: девочек не берут в воины, девочки должны ждать мужа у очага и рожать детей... Пока муж развлекается с очередной служанкой.
Я встала и открыла окно. Пахнуло весенней свежестью, смешанной с ароматом цветущих яблонь. Сладко-то как, раздольно. Хотелось сбегать на речку или забраться на самую высокую ветку вековечного ясеня и ждать, когда с приветственным клёкотом вернутся с зимовки журавли. Но я уже не ребёнок, мне нельзя.
Помолилась бы ветру и небу, попросила совета и поддержки, но наших богов на самом деле нет, как нет и богов мужа. Всё лишь выдумки, чтобы подчинять людей и навязывать им свою волю. И дар наш, получается, вовсе не божественный, а может, и демонический, ведь демоны-то есть. У отца весь трофейный зал их рогами и шкурами забит. Выходит, никакие мы не избранные, а просто обманываем людей, точно демоны, с демоническим даром. И сражаемся с себе подобными, только чтобы самим больше досталось.
Плохо без богов. Ничего не имеет смысла: ни женская доля, ни мужская, ни даже сам орден. Непонятно, что хорошо, а что плохо, какой должен быть порядок и ради чего стоит жизнью мучиться. Можно же просто раз — и выпрыгнуть из окна. Внизу каменистый склон. С десятисаженной высоты точно насмерть разобьюсь. Не будет ни позорного замужества, ни волчьей травы на завтрак, ни даже месячных кровей. Ничего не будет. Пусто.
— Сестрёнка, хватит дурить, открывай! — раздался за дверью голос Вейаса. — Отца здесь нет.
Я отодвинула тумбу. Следом за братом в комнату заглянула нянюшка и, охая, осмотрела рану. Вскоре примчалась Бежка с тазом кипячёной воды, бинтами и заживляющей мазью на пчелином воске. Вейаса выгнали, а меня раздели и перевязали.
— Ты как? Сильно больно? — сочувственно спрашивал брат из-за притворенной двери. — Хочешь, я с кухни оладку стащу? Хочешь, тот оберёг из медвежьего когтя у резчика выкуплю? А хочешь... хочешь... Ну скажи, чего хочешь, я всё сделаю!