Стражи Студеного моря

Михайлов Виктор Семенович

— Я уже завтракал, — заметил Крамаренко.

— А меня вытащил из дому натощак. Выпьешь, Остап Максимович, стаканчик чаю еще, — сказал Раздольный и, потянувшись, прошелся по комнате. Высокий, грузный, он долго шагал из конца в конец кабинета.

Вошла буфетчица и поставила на стол поднос с чаем и бутербродами.

— Прошу! — пригласил Раздольный полковника. — Не отрицаю, факты интересные и выводы правильные, — говорил он, неторопливо прихлебывая чай. — Этой осенью в районе от Новой Земли до Карского моря намечаются военные учения Северного флота с применением

новых видов оружия, в том числе и ракетного. Мы это ни от кого не скрываем. С целью обеспечения безопасного плавания судов об этом широко объявлено во всех газетах. Думаю, что повышенным интересом к учению и объясняется то «оживление», которое мы замечаем на границе. — Раздольный взял второй стакан чаю. — Только предположение твое, Остап Максимович, считаю неверным. — Покончив с бутербродами и чаем, он спохватился: — Кажется, я прихватил и твой стакан чаю?

— Я уже завтракал, — успокоил его Крамаренко.

— Посуди сам, Остап Максимович, положим, мы задерживаем «Бенони» в заливе Трегубом. А основание?

— Заход в наши территориальные воды…

— Этот господин Ротшильд, как его назвал Иенсен, скажет: «Простите, сбился с курса». В лучшем случае мы получим с него штраф, и он покажет нам корму. Рыбу он в наших водах не ловил. Ничего предосудительного на мотоботе не замечено…

— Но надо же убедительно ответить на вопрос, что делал он в наших водах?

— «Ничего, — скажет он. — Я богатый человек, в прошлом моряк, и решил прогуляться на своем мотоботе в свежую погоду…» — «На море шторм, а не свежая погода. Восемь баллов!» — «Люблю сильные ощущения!»

— Ну, знаете…

— Знаю, Остап Максимович, еще как знаю! Иной раз уверен: жулик! А не пойман — не вор. Еще сам перед ним извинишься: простите, мол, обознался. Если мы задержим этого «Бенони», сами же попадем в глупое положение. Что им нужно в заливе? Ответить на этот вопрос, мне кажется, можно только одним путем…

— Каким? — спросил Крамаренко.

— Есть у меня одно предположение, но… Надо прежде доложить начальству, — и, сняв трубку телефона, он набрал номер: — Товарищ генерал? Докладывает полковник Раздольный. Прошу принять меня и начальника пограничного отряда полковника Крамаренко.

11. ЭТО, ТОВАРИЩИ, СЛУЖБА!

В десять часов утра, когда за кормой «Вьюги» остался мыс Галерный и до районного центра Северного было не больше часа хода, на мостик поднялся озабоченный капитан-лейтенант Футоров.

— Не хочет Радова идти в Северное. Просит доставить ее обратно домой, на заставу. Так и сказала: «Хочу домой», — доложил он командиру.

— Да-а, суровый, а все-таки дом, — не отрываясь от пеленгатора, заметил Девятов.

— Запросите штаб, — приказал командир и перевел ручку машинного телеграфа на «Малый».

В ответ из штаба радировали:

«ВЫСАДИТЬ РАДОВУ В ЧЕВРУЕ. РАЙОНЕ МЫСА КРУТОГО ЛЕЧЬ В ДРЕЙФ, ЖДАТЬ УКАЗАНИЙ».

Разворот на шквальном ветру занял все внимание командира. Когда корабль лег на новый курс, Поливанов еще раз перечитал радиограмму. Подумав, он вызвал на мостик командиров боевых

частей и дал указание тщательно проверить оружие и материальную часть корабля.

На траверзе мыса Серого было получено новое указание штаба:

«ЕСЛИ САМОЧУВСТВИЕ РАДОВОИ ХОРОШЕЕ, ВЫСАДИТЕ ТИМОФЕЕВКЕ. ПРИМИТЕ НА БОРТ КАПИТАНА КЛЕБАНОВА, ЛЕЙТЕНАНТА АВВАКУМОВА, ЗАЙМИТЕ ПОЗИЦИЮ РАЙОНЕ МЫСА КРУТОГО. ИСПОЛНЕНИЕ ДОЛОЖИТЬ».

Большой личный опыт и знание обстановки на границе подсказывали Поливанову, что ему и его экипажу предстоит серьезное испытание. Возникло знакомое чувство внутренней мобилизации, той настороженной собранности, которая обычно приходит к человеку в ожидании неизбежной и неизвестной опасности.

Чтобы выиграть время, якорь не отдавали.

Женщину с ребенком на руках посадили в шлюпку, еще стоящую на кильблоках, и тщательно укутали в плащ-палатку.

Матросы работали без суеты, быстро и точно. Расставаясь с полюбившейся всем женщиной, каждый из них испытывал чувство сожаления. В однообразие их трудной и суровой службы Аннушка неожиданно внесла то светлое ощущение тепла и радости, которое всегда и везде приносит с собой женщина.

В то время как шлюпка, уже поднятая на талях, была готова к спуску, на рострах появился кок и передал женщине термос.

— Конечно, — все более смущаясь, сказал он. — Это какао на сгущенном молоке, но… Очень сыро, Аннушка…

Когда шлюпку осторожно спустили на воду, замполит спросил кока:

— Где вы взяли термос?

— Термос дал старший лейтенант Изюмов, — ответил кок.

Их прервал Лаушкин — в спешке забыли горшок с геранью. Завернутую в старый бушлат, чтобы не замерзла, герань обвязали линем и спустили в шлюпку.

На небольшом стареньком причале Тимофеевки шлюпку встречали председатель поселкового Совета, несколько рыбаков, капитан Клебанов и лейтенант Аввакумов — оба в морской форме. Помогая женщине подняться на причал, председатель сказал:

— Пока день-два у меня жить будешь. С заставы начальник звонил, дело есть, — и, принимая из рук боцмана узел с геранью, одобрительно добавил — О! Другой ребенок есть! Большое счастье привалило начальнику!

Женщина сошла на берег и, подняв на прощание руку, крикнула:

— Милые вы мои!..

Сильный порыв ветра унес эти слова.

Выжимая на себя вальки весел, матросы кивали Аннушке головой и улыбались.

Еще не успели шлюпку установить на кильблоки, еще не подняли из-за борта трап, а «Вьюга» уже на полных оборотах шла к мысу Крутому.

Капитан Клебанов вручил командиру корабля запечатанный сургучом пакет. Ознакомившись с его содержанием, Поливанов вызвал к себе замполита и боцмана. О чем офицеры говорили с боцманом, для всех было тайной.

Из каюты командира боцман спустился в матросский кубрик. Приглядываясь к матросам, он молча обошел корабль. Возле пушки он увидел Нагорного. Испытующе рассматривая комендора, Ясачный постоял возле него и, видимо решив какой-то сложный, мучивший его вопрос, сказал:

— Нагорный, пойдите в кубрик, снимите всю верхнюю одежду и обувь. У вас есть сухие носки?