Стражи Студеного моря

Михайлов Виктор Семенович

— Это малознакомое поморское слово. Не каждый скажет — кекур. Иногда его речь мне напоминала речь старшины Хабарнова. И тогда казалось, не из поморов ли он? Вот если бы узнать, кто ставил этот знак на сопке…

Капитан тихо свистнул.

Ясачный повернулся и, увидев поднятую Клебановым руку, остановился. Подошел и Аввакумов. Капитан присел на камень, вынул блокнот, написал текст радиограммы.

— Зашифруйте, товарищ лейтенант, и передайте в Мурманск… через «Торос три»! — приказал Клебанов. — Не позже завтрашнего утра мы будем знать, кто

ставил кекур на сопке.

Пока Аввакумов был занят рацией, остальные разогрели на сухом спирте мясные консервы.

Передав в эфир запрос Клебанова, радист перешел на прием, получил подтверждение и принял новую радиограмму.

Из Мурманска сообщили, что мотобот «Бенони» задержан на траверзе мыса Малоприметного сторожевым кораблем «Буря» и отведен в порт. При проверке судовой роли выяснилось отсутствие боцмана Эрнеста Райта и матроса Хугго Свэнсона. В вахтенном журнале свежая запись: «5 часов утра. Траверз мыса Высокого. Во время поворота на новый курс смыло волной боцмана Райта и матроса Свэнсона». Запись в журнале команда подтверждает.

— Команда «Бенони» подтвердит что угодно, — усмехнулся Ясачный. — Ручаюсь, что механика Траммэра я уже встречал раньше на боте контрабандиста Хатчинса — бил зверя у Канина Носа.

— Во всяком случае, — в раздумье сказал капитан, — теперь мы знаем точно: убит Эрнест Райт, или, как он назвал себя, Микель Янсон, а Хугго Свэнсон пробирается к Черной Браме. Тактика меняется — «Благов» не был включен в списки судовой команды. Свэнсон числился в списке, но неожиданно погиб. Не проследи мы за высадкой, было бы трудно доказать, что это не так.

Когда Аввакумов покончил с мясной тушенкой, они снова двинулись на юго-запад. Солнце село за сопки. Снег перестал валить.

Холодный ветер забирался под куртки. Где-то громко ухала белая сова — хозяйка тундры. На озерах трещал лед, хрустел под ногами наст.

Прошло много времени. Небо потемнело, появились редкие звезды. Ветер утих. Наступила такая тишина, что Нагорный слышал, как, сжимаясь от мороза, скрипят кожаные ремни рюкзака.

Только теперь Андрей понял и оценил заботу Ясачного: одетый в новое штормовое обмундирование, он почти не чувствовал холода.

Преодолевая усталость, Нагорный уже с нетерпением поглядывал на капитана и облегченно вздохнул, когда, выбрав удобное для привала место, Клебанов решительно остановился:

— Отдохнем до света, — сказал капитан и, развязав рюкзак, извлек банку сухого спирта и морские галеты.

Вспыхнуло голубоватое пламя. Набрав полный чайник снега, боцман поставил его на огонь. Нагорный лег прямо на снег, подложив под голову рюкзак. Небо стало еще темнее, звезды казались ярче.

В ожидании, пока закипит чайник, капитан Клебанов и Ясачный при свете карманного электрического фонаря склонились над картой, чтобы уточнить маршрут. Завтра они будут у подножия Черной Брамы.

Слыша глухие, сильные удары крови, Андрей положил руку на сердце… Здесь, в боковом кармане тужурки, лежала фотография Светланы… Девушка смотрела на него

испытующим взглядом, между ее бровями легла глубокая строгая складка. Теперь и надпись на обороте фотографии была не такой, как прежде, — в ней не было наивной девичьей простоты. Слова звучали торжественно и строго. «Всегда, всегда будь таким, каким я тебя знала». Андрею вспомнился большой, крытый зеленым сукном стол и слова: «Вручая вам билет члена Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи…» Он увидел себя на плацу учебного отряда. Вот он выходит из строя и получает из рук командира ленточку бескозырки…

«Мы идем к Черной Браме, к той самой высоте четыреста двенадцать, где четырнадцать лет тому назад погиб мой брат Владимир, — думал Андрей. — Почему с такой настойчивостью Хугго Свэнсон стремится к этой скалистой вершине? Что ему там нужно?» Из состояния задумчивости Нагорного вывел боцман — перед Андреем стояла большая эмалированная кружка крепкого чая.

Ужинали молча. Казалось, что каждый из них настороженно прислушивается к тундре, к тревожной ночной тишине.

Забравшись в спальный мешок, Андрей закрыл глаза. Тепло поднималось по ногам, словно марево в жаркий день…

Большая самоходная баржа… Гребни волн убегают в стороны. Широко расставив ноги, в плащ-накидке и каске, положив руки на автомат, висящий на шее, стоит на палубе баржи Владимир Нагорный. Увидев Андрея, он сказал так, словно расстались они только вчера: «Сменяй меня, комендор, пароль «Брама». Ответ…» И вот Андрей на посту. Он молча смотрит, как уходит Владимир.

Автомат висит на его плече дулом вниз. Брат уходит все дальше и дальше, пока не превращается в едва заметную точку, но точка не исчезает, она снова растет. Это же птица! Большой гордый альбатрос! Он делает круг над судном, опускается ниже и ударяет Андрея крылом в плечо, словно зовет за собой. Но Андрей на посту… Снова взмывает в небо альбатрос и снова, снижаясь, толкает его в плечо…

Андрей просыпается. Это будит его, толкая в плечо, Ясачный.

Горизонт светлеет. Начинается их второй день в тундре.

Идут они по-прежнему цепочкой, строго на запад. Солнце греет по-весеннему. К полудню наст становится тоньше, хрустит и проваливается под ногами. Тундра просыпается от долгого сна. На проталинах из-под снега выглядывают желтые полярные маки, невяник, пахнущий душистым сеном. Несколько раз из-под ног мичмана взлетают первые куропатки. Все чаще и чаще встречаются следы лемминга.

Ясачный вновь меняет направление: теперь они идут на север.

Гранитная скала на фоне пологих, покрытых снегом сопок показалась тогда, когда, по расчетам Ясачного, до высоты 412 оставалось еще не менее двух миль.

— Надо полагать, Свэнсон нас опередил, — сказал Клебанов. — Двигаться дальше опасно.

Из распадка, поросшего редким ивняком, они наблюдали за местностью, разбив на воображаемые квадраты все пространство до подножия Черной Брамы.

Только под вечер, передав бинокль Клебанову, мичман сказал: