Стразы
Шрифт:
– Прости,- прохрипела я, уставившись в тарелку, потому не заметила заговорщических взглядов, которыми обменялись мужчины.
– Прощу, если ты согласишься пойти со мной в кино,- белозубо улыбнулся Женька. И за этой его открытой улыбкой я не рассмотрела начла конца.
А потом все быстро завертелось. Арсеньев был моим первым мужчиной, что его несказанно удивило и порадовало. Свадьба через полгода знакомства – такая глупость. Фарс, на который были приглашены очень серьезные люди. Я была так ослеплена, что не заметила даже отсутствия
– Ну зачем они тут? – дернул плечом Женька, когда я спросила где моя свидетельница.- Забудь о них, Ежик. Они не нашего круга. Ты больше не должна общаться с плебсом.
И я послушалась, лишилась последней связи с миром, в котором мне больше не было места.
Он ударил меня в первую брачную ночь. Дышал на меня ароматом алкоголя, наматывая на руку мои волосы. Я не кричала - ошалела от неожиданности. Мой нежный предупредительный Женька не мог быть тем сумасшедшим. Просто спросила «За что?»
– За глупые вопросы,- оскалился Женька, до крови кусая меня за губу.- Мне нравятся послушные бабы.
Он бил меня, а потом набрасывался как дикий зверь. Трахал, как животное – безмолвное и безответное.
А отец не поверил мне. Не стал слушать. Даже ссадины, которые ничем нельзя было скрыть, не стали для него доказательством. Мама просто промолчала, испуганно посмотрев на своего идола, перед которым научилась преклоняться. И я поняла, что помощи ждать мне неоткуда.
– О чем задумалась, девочка? – теплый голос Зои возвращает меня на бренную землю.
– Уже нет,- улыбаюсь я, наблюдая за руками моей новой знакомой, которыми она выкладывает на блюдо, приготовленную ею говядину. По кухне плывет сногсшибательный аромат мясной подливки. – Я разучилась испытывать страх.
– Ты очень красивая, Эмма. Наверняка похожа на свою маму,- улыбается Зоя, - скучаешь по ней?
Я чувствую, как мои глаза наполняются слезами. Нет, нельзя. Я больше не стану плакать. Когда нибудь я увижу мать, когда буду к этому готова. И прощу отца, я точно знаю. Но сейчас...
– Зоя, ты замечательная,- шепчу я, обнимая раскрасневшуюся кухарку.
– А ты нахальная лиса,- смеется она, глядя, как я хватаю с блюда кусочек мяса и запихиваю в рот,- но я готова тебе простить даже воровство моей стряпни, да все что угодна за то, что ты сделала с моим мальчиком. Я могу его так называть, столько лет с ним рядом. Алекс замечательный, Эмма. Сломанный, измученный, но чудесный. Я не имею права рассказывать его историю. Если хозяин захочет, сам расскажет. Но она страшная, поверь. Ты его вылечиваешь. Я вижу. Он еще ни к кому не привязывался так сильно. Ты другая, не такая как его прежние зверушки. И ты нам всем очень нравишься. Мы так надеемся, что ты останешься.
– У меня остался всего месяц,- горько ухмыляюсь я. Всего месяц. Липкий страх запускает свои мерзкие щупальца в мое сердце. Что я буду делать? Как смогу жить без моего сладкого зверя, моего Алекса? Мы не говорим
– Все хорошо, Зоя,- говорю я спокойно. Ну и глупая же я, напридумывала себе. Скорее всего моя задержка – просто какой то сбой из – за дурацкого средства предохранения.
– Алекс сегодня возвращается. Звонил, сказал будет к вечеру,- говорит моя добрая Зоя, радостно улыбаясь. Она ведь и вправду любит этого несносного, злого, такого притягательного Беркута. Я чувствую, как бьется сердце, при одной только мысли о моем господине. Кажется оно проломит ребра. Я жду, я предвкушаю. Я принадлежу ему, и это чистейшая истина. Нет, это не просто сделка. Он забрал мою возрожденную душу.
ОН
– Это здесь,- говорит Лис, останавливая машину возле уродливого барака в самой заднице огромного города. Чувствую поднимающуюся к горлу тошноту. Здесь все воняет нищетой, и я возвращаюсь назад, в свое детство. Оно пахло так же: грязью, мочой, немытым телом. Лис смотрит на меня с тревогой, но сегодя я не провалюсь в воспоминания. Мне не позволит этого бурлящий в крови адреналин.
– Его зовут Герыч,- тихо говорит здоровяк, выбирась из машины,- хозяин, может я сам?
– Нет,- говорю односложно, глядя, как мой верный друг достает из багажника тяжелую монтировку, выглядящую в его руках словно игрушка.
Мы поднимаемся по шатким ступеням, которые скрипят как какой – то адский механизм. Лис ненадолго задерживается возле облезлой двери, на которой даже нет номера, только выцветшие пятна в виде цифр. Квартира 66. Подходящий номер для норы адского ублюдка. Он спит. Тварь, изуродовавшая мою зверушку даже не дергается, не слышит нашего присутствия. Рядом валяется шприц.
– Он не один,- шепчет Лис, я вижу женщину. Она тут не по собственной воле, об этом говорят следы от веревок на ее руке. Молодая, почти девочка, лет восемнадцать – девятнадцать. Сгибы локтей исколоты, и судя по тому насколько небрежно это сделано, кололи без ее на то разрешения. Подчиняли, делали безвольной игрушкой. Она похожа на мою мать, те же белокурые, давно не мытые локоны, облепившие маленькое, заострившееся личико. На девке нет ничего, кроме вымазанных чужими выделениями тусиков. Я слепну, представляя на ее месте мою Эмму. С трудом держу себя в руках