Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
И тут же сфокусировав его на естественных, но не ожидаемых последствиях в клетчатых семейниках.
— Пойду-ка я, — досадливо поморщился Даян, оттолкнувшись спиной от полка. — А ты давай выметайся. Надоело ждать.
Встать она ему не дала. Уперевшись руками в пол, вытолкнула тело вперёд. Взгромоздила голову на его ногу, крепко прижав её подбородком.
— И, что это значит? — насмешливо осведомился Даян.
— Ты знаешь, — обиделась Юлька.
— Зачем?
— Хочу! — разозлилась она, шлёпнув его по ноге. — А ты?
— Да.
Их
Они были жадными, нетерпеливыми и ненасытными. Словно каждому выдали по листку с приговором: «это в последний раз, после чего ваше либидо будет изъято до окончания срока жизни без права подачи апелляции». И они торопились высосать друг друга до донышка. Пока хватало сил.
— Э-э-э! — беспардонно забарабанил в дверь парилки настырный плод их случайного секса семнадцать лет назад. — Вы совсем оборзели?! У вас, между прочим, ребёнок! И ребёнок хочет в баню!
Юлька пошевелилась: всё тело ныло. Секс на влажном горячем деревянном полу неизбежно портит результат. И это она ещё половину тела удобно пристроила на Даянчике. Тот и вовсе распластался на полу, мужественно приняв на себя весь груз дискомфорта. Чего им стоило чуть-чуть потерпеть? Добраться до мягкой кровати и уж там… Там-тарам, там-тарам.
Юлька оторвала голову от тяжело вздымающейся широкой груди. Заглянула в чёрные прищуренные глаза. За ними клубилась непроницаемо пронзительная бездна чего-то так и неразгаданного. Она смутилась. Но всё-таки вытолкнула из себя то, что разъедало язык:
— И что теперь?
Помолчав, Даян как-то неохотно выдавил:
— Не знаю.
— Совсем «не знаю»? — заусило её разобраться. — Или пока «не знаю»?
— Пока не знаю, — покривились его губы.
— Эй! Вы там! — надрывался за дверью Севка. — Хоть обматюгайте в ответ! Вы живы?!
— Потому что я тебя предала? — не унималась Юлька, обхватив его лицо ладошками.
Даян досадливо поморщился и зашипел:
— Потому, что не знаю!
— Чего не знаешь?
Он так не хотел отвечать, что аж зубами заскрипел. И теперь должен был снять её с себя, отстранившись — как всегда делал, обозначая границу, за которой его лучше не доставать. Однако не снял. Подцепил её затылок своей немилостивой лапой, притянул голову к себе. И просипел, почти касаясь губами её лба:
— Не знаю, кто кого предал.
И вот уже теперь всё прошло по привычному сценарию. Снял её с себя, сел. Поиграл плечами, разгоняя кровь, подскочил. Подал ей руку, вздёргивая на ноги.
— Раз пришлось пройти через это, значит, так было нужно. Не пытайся, как всегда, ускакать вперёд. Я могу потерять твой след. И тогда уже никогда не догоню.
— Невелика потеря. У тебя есть заводная кобылка, — ну, никак не получилось у Юльки смолчать.
Ляпнула и дико испугалась. После такого на его месте она бы вообще…
— Есть, — не дал ей довыдумывать страшные кары Даян, прижавшись небритой щекой к её лицу.
— Ай! Колешься!
— Бывает, — философски заметил он, так и не отстранившись. — И заводная есть. Но настоящего боевого коня растят с жеребёнка.
— Ма! Он тебя там не задушил?! — уже вовсю пинал дверь Севка. — Как Джульетту!
— Бестолочь! — прилетел оттуда же голос Анжура в сопровождении звучной затрещины. — Не Джульетту, а Дездемону. Двоечник. Кончай бузить. Брысь отсюда!
— Достали уже своими непонятками! — верещал изгнанный ребёнок отцовским баритоном уже где-то за стенами бани. — То блудят где-то на стороне! То в баню не пускают! Совсем уже…
— Твоё воспитание, — хором обвинили друг друга «блудливые» родители.
Переглянулись и расхохотались.
— Мне баню приступом брать?! — язвительно осведомился за дверью хозяин дома. — Ребёнок прав: оборзели. Вытряхивайтесь, оккупанты!
— Идём! — с ленцой в голосе отозвался Даян, выпустив Юльку из объятий.
— А помыться? — вспомнила она, зачем вообще сюда пришла.
— А гнездо там свить ты не собираешься? — пнул дверь Анжур. — Это моя собственность!
— Мы быстро! — пообещал Даян, набирая ковшом воду в таз.
Анжур что-то проворчал и покинул так и не отвоёванную баню. А Юлька усадила мужа на лавку и принялась намыливать тело, на котором знала каждую синеющую жилку, каждый волосок. Боже, какое ж это блаженство — мысленно захлёбывалась от счастья заблудившаяся идиотка. Хорошо — вторил её восторгам довольный прищур Даяна.
Ни одна обойдённая мужской любовью продвинутая лесби не в состоянии прочувствовать, какое же это удовольствие: мыть собственного мужика. Ополаскивать его расслабленные мышцы, всем существом впитывая: это моя защита. Моя крепостная стена, мой оплот. Отирать ладошкой его мокрое лицо. Касаться, как бы невзначай, коленом его лежащей на лавке руки.
Мамочки! Как же это здорово. И как порой недолговечно — когда у тебя хватает ума профукать своё богатство.
Вскоре чистые и довольные «бывшие» ввалились в дом, скидывая на ходу хозяйские тулупы. Юлька уселась на лавку, стаскивая ботинки. И не сразу поняла: что вдруг так резко изменилось?
Первым, за что зацепился взгляд, была спина Севки. Перегородившая дверной проём кухни. Неестественно прямая и напряжённая. За ней Юлька разглядела Анжура, который, кажется, рубил на столе мясо. Или что-то ещё.