Стрела восстания
Шрифт:
Воевода не собирался, однако, забывать ничего. Наоборот, случай этот натолкнул его на новую мысль.
Приказав Ваське наполнить кувшин медом, воевода усадил толмача и подьячего за стол.
— Не зубоскальных рассказов ради задерживаю вас — дела ради, — сказал им. — Свара промеж стрельцов из-за баб — дело из рук вон! Стрельцы меж собой смертоубийством заняты будут из-за баб, а самоядишки тем воспользуются да острог позорят! И будет от того государю нашему убыток. Что посоветуешь ты, толмач? И ты, подьячий? Как избыть свары из-за баб промеж стрельцов?
Дважды попавший впросак со своими советами, подьячий промямлил
— Знамо дело: без бабы здоровому человеку трудно. А толмач Лучка Макаров посоветовал:
— Я так смекаю, боярин, своим глупым умом: каким бы то ни было побытом заполучить бы в острог самоядских баб — меж стрельцами бы и сварам конец.
Усмехнулся воевода:
— Голова у тебя, видать, не тестом набита. Сам я так же думал. В Сибири, сказывали мне, с бабами разных народцев не цацкаются, как здесь вот, в Пустозерском остроге. С самоядскими бабами обращение здешнее не по нраву мне: цацкаемся мы с ними, будто с птичками нежными. А их мужья и хорохорятся! Ясака платить не желают! Кому польза от таких дел? Ни казне государевой доходов, ни воеводе поминок. Ко- [- 36 -] нец положить надо непотребной мягкости! Понудить надо самоядишек ясак платить полностью! Переловить надо всех избылых самоядишек! И ясаком обложить их. А чтобы не скрывались они по лесам, по рекам да по тундрам, не одних мужиков, а и баб самоядских в заложники брать надо. Как, Лучка, заложники называются по-ихнему.
— Аманаты, боярин. Да это не только по-ихнему. В Сибири...
— Ну, на это наплевать! Так ты и объявляй отныне всякому самоядишке от моего имени: будут, мол, ваших баб да девок в аманаты брать, раз в платеже ясака неаккуратны да избылых самоядишек укрываете. И так еще сказывай им: приказывал, мол, воевода сказать вам: «Бабы да девки ваши до тех пор в аманатах будут содержаться, покуль все избылые самоядишки не повезут следуемый государю ясак, а воеводе — поминки».
— Слушаю, боярин, — поклонился Лучка воеводе. — Будет исполнено в точности, как приказываешь!
— Так-то! — хлопнул развеселившийся воевода подьячего по плечу. — Государю нашему от нашей придумки ничего, кроме прибыли. Ну, и мы себя не забудем! Иди-ко ты домой сейчас да сочини бумагу в Москву. Бумагу государю о том, что верный холоп его Федька Афанасьев, сын боярский, бьет великому государю челом. А дальше валяй о том, как я, блюдя интересы казны государевой, распорядился поганых самоядишек в аманаты брать. Да пиши, что брать в аманаты велел я не тех, кои зверя и рыбу промышлять могут, ибо был бы от того государю убыток. Брать, пиши, будем в аманаты таких, от коих самоядишек в промысле пользы нет. О бабах не упоминай. Пусть думают на Москве, что стариков да ребятишек берем. Понял?
— Понял, боярин. Исполню, как приказываешь. Тогда позвал воевода Ваську и ему дело дал:
— Завтра позвать ко мне Ивашку Карнауха. Разбудишь меня и за Ивашкой сразу беги.
А ты, Лучка, — повернулся воевода к толмачу, — завтра тоже с утра будь здесь. Дело хочу поручить тебе важное. Завтра о деле и скажу. А ныне выпьем по разгонной - да и спать.
[- 37 -]III. ЛАКОМАЯ ПРИДУМКА
На следующее утро Ивашка Карнаух да толмач Лучка Макаров поджидали выхода воеводы из спальни. Лучка нашептывал Ивашке о вчерашних своих разговорах с боярином-воеводой и хмурился: не хотелось ему в тундру ехать от молодой жены.
Ивашка
Воевода, услышавший из спальни их перешептывания, крикнул:
— Кто там шепоты спозаранку разводит? Вздрогнули оба от неожиданного окрика, но тотчас
же и повеселели: по голосу угадывали, что проснулся воевода с хорошими мыслями.
— Мы это, — откликнулся Лучка, — мы: Лучка-толмач да Ивашка-стрелец.
— Пришли? То ладно! Сейчас я! Кафтан вот только...
Встретили воеводу, как полагалось, поясным поклоном и вежливым вопросом:
— Как почивать изволил, боярин? В добром ли здравии?
Воевода весело ответил на приветствие и лукаво подмигнул Ивашке Карнауху:
— А как твоя Иринка почивала? Смущенно уставился Карнаух в пол глазами. Воевода раскатисто захохотал:
— Ах ты, бабий утешник! Поглядишь на тебя — блажен муж, да и только. И очи свои долу опустил... Ну да бабы таких смиренников любят. Не к тому, однако, речь веду сегодня. Наслышался-насмотрелся на Варакушу с расквашенным носом. В ногах у меня валялся вчера тот Варакуша. Только я таких драчунов, как ты, люблю и гнева за вчерашнюю драку на тебя не несу. Не только гнева не несу, а еще хочу тебя пожаловать...
Повалился Карнаух в ноги воеводе.
— Премного благодарю, боярин, и господа бога молить обещаю денно и нощно о твоем здравии.
[- 38 -]_ Хочу сделать десятским тебя, — продолжал воевода.
Вежливость требовала отказаться хотя бы для виду. И Карнаух снова бухнулся о пол лбом:
— Не достоин я, боярин, такой чести.
— Ну, это ты врешь, Ивашка! Коли умеешь к бабе в душу залезать, умеешь мужикам носы расквашивать, умей и десятским быть!
И еще раз ударился Карнаух об пол лбом:
— Обещаю тебе, боярин, верой и правдой служить, покуль силы есть! И на том крестное целование держать готов.
— Так-то вот лучше! — похвалил воевода. — В твоих способностях, в том, что не обманешь меня, сомневаться не хочу. Сегодня же даю тебе такое поручение: набери ты стрельцов пяток, кого хочешь, да из посадских людей столько же подговори. Вот и будет под твоим началом десяток. Десяток этот оружьем снабдим... елико возможно. И пойдешь ты с ними на оленях в тундры и леса — избылых самоядишек разыскивать. А чтобы был у вас человек для разговоров с самоядцами, — вот его, Лучку Макарова, с собой возьмешь. И будете вы, как те самоядцы, ездить с места на место, с реки на реку. И у тех, кого из избылых разыщите, — у тех будете аманатов брать. А в аманаты забирать норови не стариков да ребят, а баб. За бабой скорей поганый самоядишко в острог с ясаком явится. Да и стрельцам услада от бабы может быть, — так?
— Истина, боярин, — ухмыльнулся Ивашка.
— Знаю, что не глупей ты глупого. Вот и орудуй: выбирай стрельцов пяток, да на посад иди, охотников там выищи. Посадским говори: за розыск всякой избылой самоядской семьи будут они получать особо. Коли один промышленник в семье, по одной лисе буду им платить за такую семью, за семью с двумя промышленниками — две лисы, с тремя — три1. На такую выгоду, думаю, польстятся посадские. Как ты думаешь, толмач?