Стрела восстания
Шрифт:
Воевода расщедрился: по чарке обоим поднес. Разогрела чарка кровь столетнего Сундея. На хвастливое слово толкнула:
— Я — Сундей Тайбарей — последний годок до сотни годков доживаю, а нет человека сильнее меня. По всем тундрам, по всем деревням русским бывал — нигде не встречал себе супротивников.
Стрельцы поддакнули:
— Верно, старик: по кости видать, что силен ты, как все равно белый медведь! Не поберег тебя самоядский бог: сделал одинаковым что вдоль, то и поперек. Такому бы, как ты, силачу в стрельцы наняться — цены бы не было тебе! Один с двадцатью
— Так, так! Правду сказываете: управился бы один с двадцатью! Только... карачейский род себя не... никогда еще не ходил наниматься в стрельцы! Не пойду и я.
Тут подошел к Сундею высокий — в целую сажень ростом — стрелец с угрюмым лицом, заросшим черной бородой.
— Не люблю я похваляльщиков! — сказал стрелец.— Особливо из вашего поганого рода самоядского. Давай ухватимся друг дружке за грудки да поборемся, силой померяемся. Один на один!.. И наперед тебе, са- [- 9 -] моядишко богомерзкий, совет даю: вытаскивай из пазухи своей идолишка поганого да поручай ему душу свою; так тряхну тебя — дух из тебя вон!
Не даром прожил Сундей Тайбарей сотню лет. Много видел он, еще больше слышал. То, что видел, все, что слышал, все на память брал.
Видывал он много всякого. И привык не удивляться ничему. Привык сохранять лицо свое неизменным.
И не подал он вида угрюмому стрельцу, что обиделся на его слова. Спокойно, с улыбкой добродушного ребенка, оглядел он стрельца с ног до самой шапки и коротенькую бывальщинку рассказал:
— Двадцать годов было мне. Ехал я в ту пору от воеводы березовского... За Камнем воевода этот живет... Олени усталые были у меня: не идут, хоть ты как хошь! Соскочил я с саней да так — и всего-то как быть легонечко! — посжал хорей в руках... Хруп — сломался хорей... Длинен, угрюм, силен и черен был стрелец, да несметлив: не понял он сразу насмешки над собой. Спросил Сундея:
— Ты к чему такое плетешь? Аль боишься силой со мной померяться?
И показалось стрельцу — насмешливо дрогнули ресницы у Сундея. Хотел уж огреть кулаком по башке нахального самоядишку, да голос ровный, почти ласковый, успокоил:
— Померяться силой с тобой как не можно? Можно померяться. Только уговор такой подержим: бороться не насмерть. Вдруг да я тебя поборю? И насмерть кину тебя о землю? Меня тогда тоже убьют. Зачем две жизни губить занапрасно? К тому же обычай в тундре есть: за кровь кровью платить. Из-за нашей борьбы с тобой может тогда много крови нашей, ненецкой, пролиться. Вашей крови — стрелецкой крови — тоже много пролиться может. А еще так скажу: я царю вашему ясак плачу. Воеводе вашему поминки справляю. Ты сам царю своему, воеводе своему служишь. Выходит: оба мы нужные царю вашему люди...
— Ты зубов мне не заговаривай, немытая рожа! Говори прямо — трусишь? [- 10 -]
— Не трушу, а уговор держу. Согласен на уговор — отдавай свое вооруженье другим, да и начнем!
Загудели стрельцы:
— Хитрее лисы ты, старый самоядишко! Откуда прознал, что государь наш батюшка не велит кровопролитьем заниматься?
Захохотал Сундей:
— У вашего царя да у воеводы вашего глаза есть, уши есть. У тундровых
Начали стрельцы насмехаться над Сундеем: — Уж не покумиться ли хошь ты с нами?
— Рылом не вышел, брат!
— Не под стать человеку православному с идолопоклонником поганым хлеб-соль водить!..
Опять не подал вида старик, что неприятны ему грубые речи стрелецкие. И опять с улыбкой добродушного ребенка сказал всем:
— Я к тому речь свою клоню, что поборю я этого великана.
Ударилась вся кровь к лицу угрюмого стрельца. Закричал стрелец:
— Ах ты, бахвалишка! Уж и тряхну я тебя за бахвальство твое!..
— А я, — перебил Сундей, — обещал тебе: осторожно положу тебя на землю, чтобы ни одной косточки твоей не повредить.
— После бахвалиться будешь! — сердито бросил стрелец. И начал снимать с себя оружие, одежду.
Увидел тогда Тайбарей, что не обманули его глаза: длинен, да тонок стрелец. Сломать такого не много труднее, чем хорей сломать. Только бы за середину облапить...
Сам Сундей ростом не горазд вышел. Зато — плечи!.. В полтора раза шире его плечи плеч супротивника. И верит он в свою победу. Стрелец нетерпеливо кричит:
— Ну? Долго ждать тебя? [- 11 -]
— Сейчас вот...
А сам медленно вытаскивает нож из ножен, сыну отдает. Потом кожаный пояс расстегивает... Стрельцы глумятся:
— Не раздеваться ли хочешь? Сундей спокойно объясняет:
— Зачем раздеваться? Малицу, как все ненцы, на голом теле ношу. А показывать голое тело чужим людям нехорошо. Нагому бороться тоже несподручно. Надо только потуже пояс стянуть. Пояс не затужить — брюхо болтаться будет, будет борьбе мешать.
И начал туго-натуго пояс стягивать. А стрелец из себя выходит:
— Кончишь когда-нибудь?
— Кончил уж...
У крыльца съезжей (в остроге) избы образовали стрельцы да служки воеводства круг, и началась борьба. Сам воевода вышел на крыльцо — взглянуть на поединок.
Стрелец рванул Сундея за плечи.
Сундей качнулся к стрельцу. Уперся головой ему в грудь. Да так крепко, что дух у стрельца сперся.
Разозлился стрелец. Оттолкнул Сундея. Начал порывать вправо, влево...
Плечами Сундей пошевеливает, а ногами — ни с места! Как прикован к земле!..
— Крепок, как пень смоливый! — сказал воевода про Сундея.
Слова эти хмелем залили голову стрельца. Пустил он в ход много раз испытанный прием, от которого у мерявшихся силой с ним череп раскалывался: быстро рванул Сундея на себя, чтобы еще быстрее оттолкнуть потом от себя.
А Сундей как будто этого и ждал: сам метнулся на стрельца да за поясницу и облапил его!..
И опять головой в грудь стрельца уперся.
Силится стрелец оттолкнуть Сундея и не может, хоть от натуги глаза под лоб покатились и ноги жидкими стали, как плети...