Стрела восстания
Шрифт:
Осторожно положил Сундей обессиленного стрельца на землю и похвалил себя:
— Всегда так делай, Сундей Тайбарей! [- 12 -]
Не понравился воеводе и стрельцам исход борьбы. Не поздравили они победителя. Лишь воевода буркнул:
— А и здоров же ты, самоядишко! И на это ответил Сундей спокойно:
— Поборовшему надо бы чарку.
Молча махнул воевода служке своему, и тот вынес чарку.
Молча выпил Сундей. Молча поклонился воеводе до самой земли и пошел из острога.
* * *
Сто годов живет Сундей Тайбарей. Много видел он, много слышал за сто годов. И
Доволен победой старик. Губы старые сами собой в улыбку растягиваются.
Опять же и выпитая водка погуливает по жилочкам — на болтливый лад настраивает старого.
Вспоминает Сундей картину борьбы и хохочет над стрельцом-силачом, над воеводой.
— Ха-ха-ха!.. Глупый ненец умнее умников стрельцов вышел! Хохочи, Ичберей, хохочи! Потому — глупых людей везде хватает. У русаков тоже глупые есть. Глупый, ох какой глупый этот большой стрелец! Не понял он насмешки, когда я про хорей рассказывал. А я это на длинноту да на тончивость его намекал. Ох какой глупый стрелец!.. Ичберей! Ты мой сын, ты не можешь быть глупым, как тот стрелец. Все, что я знаю, — все ты знать будешь. Много видел я. Много слышал, много знаю. Знаю такое, о чем никто не знает. Ты мой сын. Ты обо всем знать будешь. Веслами тихонько побалтывай, а сам слушай. Обо всем, что услышишь, все в голову свою бери. После, когда время придет, обо всем, что от меня узнаешь, обо всем, что после меня узнаешь, — про все это старшему сыну своему [- 13 -] расскажи. Одному сыну! Другим никому не рассказывай. Слышишь?
— Слышу, отец.
— Клятву над стрелой дай!
— Над какой стрелой?
— А вот — поедем к острову. Там все узнаешь. Через минуту лодка ткнулась в мягкий песчаный
берег. Ичберей легко выпрыгнул из лодки и, не дав отцу подняться, выдернул лодку на песок.
— Е-е! силен ты у меня, — похвалил Сундей.
— Весь в тебя, отец!
— Ха-ха-ха! Верно! Так... Так и есть: весь в меня! Все бы ненцы такие сильные были, как мы с тобой! Да самопалы бы нам русские, огненные... е-эх! Ни одного острога не дали бы построить в тундре! Тундра — наша земля! А русский царь ее забирает под себя. И с нами вместе... Тем берут нас — пищали у них хорошие. Ох, страсть хорошие пищали! Помню я одну битву с ними: у них огонек мелькнет — у нас человек падет.
От Пустозерского острога и до самого моря разбросалась Печора-река на рукава. Рукавами, как руками, нежно обнимала река острова, ею же самою рожденные.
Пустынны были острова в те времена: редко-редко останавливалась у какого-нибудь из них лодка, и из лодки выходили на остров люди. Птицам, комарам — вот кому было раздолье на островах.
Потому и повел Сундей сына на остров — знал, что здесь уж никто не подслушает самого важного разговора его с сыном.
Пернатая мелкота, населявшая остров, тревожно перекликнулась при виде людей и тотчас же попряталась в густом кустарнике. Зато несметная комариная рать встретила людей дружным
Писк комаров и их укусы незакрытой части лица — лишь повод к шутке Сундея.
— У-у, какие жадные! — говорит Сундей, смахивая [- 14 -] комаров со своего носа. — Как все равно воеводы! Одно жаль: не отмахнешься от воеводы так просто, как от вас. Воевода — животина покрупнее вас будет. Кусает тоже во много раз больнее вашего. А ничего!.. Терпим-терпим, да когда-нибудь притяпнем же воеводу, как и вас, комаров, ха-ха-ха!
— Ты чему все смеешься, отец?
— Вот на! Нельзя?.. Воевода, думаешь, услышит да самого меня, как комара, прихлопнет? Не услышит воевода! Гляди: одни комары да птицы на острове. Самое подходящее место клятву давать. Стой тут!..
Сундей развязал на левой ноге ремень, стягивающий пимы пониже колена, и засунул руку за голяшку.
Ичберей с любопытством наблюдал за отцом. Никогда не видел он отца таким оживленным, взволнованным. Это необычное в характере отца немного тревожило Ичберея. Он думал: «Выпил отец лишнее — вот и клятву какую-то придумал. Наследство еще какое-то? Ха-ха-ха, наследство! Три оленя-быка да рваные нюк да поднючье 1 — «наследство».
Но вот вытащил отец стрелу из-за голяшки. Подает:
— Гляди! — И лицо Сундея стало суровым и важным.
Взял Ичберей стрелу и видит: не простая стрела!
— Где такую достал?
— Расспросы на после отложи!
Сразу посерело лицо у Ичберея от суеверного страха. Едва выговорил:
— Что делать, отец?
— Осмотри хорошенько стрелу!
— Я смотрю.
— Что видишь на ней?
— Вижу семь аа...— и выговорить страшно!—семь... вижу семь... семь дьяволов.
— Так, — семь аа вырезано на стреле... Семь аа будут мучить того, кто нарушит клятву. Ты поклянешься на этой стреле. [- 15 -]
Пот выступил на лбу у Ичберея, спине холодно стало.
— Боюсь, отец.
Презренье в глазах Сундея. В презрительную гримасу растянулись губы, и голос звучит презрительно:
— Давно ли сын карачея Сундея Тайбарея трусом стал?.. Слабее ты, что ли, сына своего, девятнадцатилетнего Хаски?
Что?! Ичберей слабее своего сына Хаски? Какая же тогда сила у самого отца? Вот сейчас спросит Ичберей:
— А кто на белого медведя в одиночку ходит?.. Ты?..
— Не я, Ичберей. Ты ходишь на медведя в одиночку.
— Вот так вот! Зачем же ты с Хаской с моим сравниваешь меня?
— Хаска твой молод, да не трус. Ты в годах уж, а трусишь.
— Ничего не трушу! Ничего нет такого, чего испугался бы твой Ичберей!
— Так... Что хорошо, то хорошо... Делай, что велю!
— Что велишь?
— Клади стрелу под левую ногу. — Что дальше?
— Дальше — клятва. Повторяй за мной слово в слово все, что буду говорить.
Сундей закрыл глаза. Поднял побледневшее от напряжения лицо вверх...
Первые слова прозвучали пронзительно, отрывисто, как барабан: