Стрельба по «Радуге»
Шрифт:
— Такая же сволочь, как его папаша. Иезуит. Колька говорит, — сказал Гусев. — а я по делам с ним не сталкивался.
— Он откуда? — спросил Турецкий. Как-то мимо его внимания прошла эта фигура.
— Ну, сын начальника службы безопасности. А папашу его, Грошева-старшего, сам Ловков пригласил, когда завладел контрольным пакетом. Рассказывали, что в прошлом у них были какие-то общие дела. Может, и расследования. Мы решили не ссориться, дело дороже. А оказалось, это была обычная операция по внедрению. Точно так же появился и сынок. А потом там еще был у нас нотариус, я его в первый раз видел, — сказал Уткин.
— Эта фигура должна быть обязательно нам
— Как-то мне в голову не приходило, — Гусев поморщился, очевидно, он еще не полностью отошел от вчерашних побоев. Да и голова наверняка кружилась, сотрясение мозга — не шутка. — Давайте, я позвоню ему… Я ведь тоже почему-то не обратил внимания на этого человека, хотя он показался мне знакомым. Нет, вряд ли. Эта же операция с нами была у них даже не на грани фола, а полностью за гранью, то есть уголовным преступлением. И какой же нормальный нотариус согласится участвовать в такой разборке?
— Вопрос ставится не о преступлении, — возразил с кривой усмешкой Голованов, — а о больших деньгах, которые тот юрист определенно положил в свой карман. Именно этот акт весьма чреват для него. Но ничего, им я сам готов заняться, а вы езжайте, Меркулова задерживать негоже… А Петухову позвоните позже. Надо же ему дать возможность встретиться с юристом Грошевым? Или вы считаете иначе?
— Пусть встретятся, — с трудом, кривя лицо, кивнул Гусев.
Не опоздали ни на минуту, вошли в приемную буквально с последним ударом новых напольных часов — под старину. Клавдия Сергеевна, вечный секретарь Константина Дмитриевича, просияла, встретив Турецкого только что не страстными материнскими объятьями. И их помнил Александр Борисович, многое ведь случалось в прошлой жизни, когда все, без исключения, были молоды и беспечны в своей раскованной и бесшабашной безалаберности. Но это все хранилось глубоко-глубоко, в тайниках его усталой души, — так, вероятно, должна была бы понять Клавдия его мимолетную, задумчивую улыбку в свой адрес.
— Как жизнь, Санечка? — негромко, почти одними губами спросила она.
Он ответил философским покачиванием головы из стороны в сторону, которое можно было бы истолковать при желании и как непроизнесенную фразу: «С тобой было лучше». Женщина просияла. Ну, и достаточно, женщинам всегда надо делать приятное — таков закон истинного джентльмена, но и останавливать себя вовремя, чтобы не возбуждать у них «неавторизованной активности», как выражаются в спецслужбах…
Меркулов был деловит. Сразу взял заявление и стал читать. Гости осматривали кабинет, а Турецкий привычно развалился на стуле у окна, частенько тут восседал.
— Ну, что добавишь, Александр Борисович? — спросил он. — Есть мысли?
— Мысли-то есть. Но сначала я хотел попросить тебя о личном одолжении. Жены заявителей представляют великолепный образец для шантажа. Мы думали их засунуть к Щербаку или к Филе. Но я вспомнил вдруг, что, с твоей, разумеется, помощью, мы могли бы создать перепуганным женщинам куда более комфортные и, кстати, совсем уже безопасные условия у нас на Истре. У нас, в смысле, у вас, если я еще имею право так говорить.
— Нет, вы посмотрите, сколько скромности? Бумажка-то, поди, с собой?
— Ага. Там, в главном корпусе, есть прекрасные номера на двоих, вот я и подумал… Сделайте уж милость, господин государственный советник…
— Давай сюда, — Меркулов улыбнулся. — Смотри, совсем складно уже на вольных харчах-то писать научился? Ввиду… в связи…
— Слушаюсь, шеф, — привычно ответил Турецкий. — Извини, забылся. — Но Меркулов только шутливо отмахнулся от него.
— Итак, господа, у меня есть для вас еще двадцать минут, не более. Изложите кратко, но емко вашу историю. Чтобы я мог сказать, что в курсе этого дела… Александр Борисович, сделай личное одолжение, проследи, чтобы Клавдия Сергеевна быстренько сделала мне по паре копий этих заявлений и актов медицинского заключения. И чтоб там посторонних не было, ты понимаешь… И свою бумагу прихвати.
Турецкий забрал документы и быстро вышел. А когда вернулся и положил оригиналы с копиями на стол Меркулова, услышал, как Уткин рассказывал уже о «методах убеждения», которые с большим успехом продемонстрировали им Ловков и Грошевым, ну, и подручными охранниками. Подтвердил сказанное медицинскими заключениями. Упомянул и о роли нотариуса.
Наблюдая за Уткиным, Турецкий задавал себе вопрос: что он за человек? Прост, вроде бы, судя по речи, достаточно интеллигентен для технаря-бизнесмена, но каждую фразу обставляет массой ненужных подробностей, боясь, очевидно, что будет неправильно понят. Это его многословие раздражает, вот и Костя знакомо морщит нос.
А жена Уткина — прехорошенькая, этакое воздушное создание. Кстати, вторая женщина, если говорить о внешней красоте, пожалуй, не идет в сравнение с первой, она более земная. И, определенно, верная супруга. И вот если бы он, Турецкий, встал перед выбором, то, несомненно, остановился бы на Ленке, как они ее все называют.
Молчаливый Гусев тоже Турецкому больше понравился, ему и досталось, видно, куда крепче, нежели Уткину. Потому, надо понимать, и «работал» с ним сам Грошев. Давил его физически. Значит, понимал, что этот парень более крепкий. Возможно, знает и дело основательнее, но пока отмалчивается. Вот с ним и надо бы подробно обговаривать все их производственные взаимоотношения. Чем, собственно, могло заинтересовать их производство именно Ловкова? Не просто же тот отнимает его, чтобы оставить одни стены, все разрушив, а потом эти стены продать втридорога? Хотя, глядя на сегодняшних «бизнесменов» подобного рода, приходится верить не только очевидному, но и невероятному. Генерация разрушителей. Убивают, грабят, воруют, набивают карманы, но для чего? Деньги для денег? Так ведь жить невозможно, однако все они живут и считают, что иначе и нельзя… А может, они устали от долгой и тяжкой необходимости соблюдать законность, и вырвавшись, даже частично, из объятий «системы», кинулись, наконец, во все тяжкие?..
Кстати, надо в обязательном порядке добиться разрешения на обыски у них. Но это уже будет поручено следственной группе, и в том случае, если Костя подпишет сам у городского судьи постановления на взятие конкретных участников избиения бизнесменов под стражу. Никому другому судья наверняка не подпишет, надо ему со спецслужбами пререкаться? А вот когда возьмут их, наконец, под жабры, тогда и вскроется бандитское нутро захватчиков.
А вот с задержанием Игоря Грошева, пожалуй, ничего не выйдет, никого он не бил. И шантаж с его стороны, судя по всему, недоказуем. Никакой нотариус не подтвердит этого, если его вызовут в качестве свидетеля.