Стрельцы у трона
Шрифт:
Он провел языком по запекшимся губам и увлажнил их немного. Дыхание стало ровнее, не так хрипло и тяжело.
– - Спаси тя, Боже, Данилко... Знаешь ты... свое дело... Ишь, с разу с единаво, легше мне стало... Ох, и от груди отвалило... А я уж мыслил: конец... Ништо... Всем -- свой черед... Видно, и мне... Полно, Наташа... Помни о сыне... Не убивайся так... Подь сюды... И вы... Сон я нынче какой видел... Вот, Данилко... Ты все знаешь... Растолкуй...
– - Он замолк, чтобы передохнуть после долгой речи.
Царица и все, бывшие в спальне, окружили кровать. Наталья присела на самое ложе, в ногах царя.
Голова больного лежала на высоко взбитой подушке, и он заговорил
– - Неспроста тот сон. Вещий. Вот и по сей час -- перед очами все стоит, што во снях привиделося... На площади, вот, я стою. Не то меня родитель покойный, не то я сам Федю нарекаю, вот, как год назад оно было... Иду я в облачении царском, в бармах, в венце Мономашьем... Бояре, Дума кругом, народ... Черно по всей кремлевской площади от народу... А под ногами у меня -- не то ковры и дорожки бархатные разостланы, не то живые цветы цветут... От духу ихняво -- голова кружится. Иду -- и думаю: вот, сыну царство сдам, сам на охоту поеду. И, словно бы Новогодье, осень такая ясная... {До Петра Новогодье справлялось 1 сентября.} День -- красный. Самая охочая пора... И -- на полпути покинул я тово, с кем был, сам словно на коня всел. Сокол у меня, мой Забой удалой, на рукавице...
Алексей, вспомнив о любимой своей соколиной охоте, еще больше оживился.
Даже глаза, блестевшие до тех пор тусклым светом, загорелись живее.
– - И вот, скачу я уж с ним по полю, вдоль Москвы-реки. Место -- знакомое... Ловы -- богатые... Взмыла цапля. За ней взмыл мой Забой... Она от ево, на угонки... Куды... Грудью бьет ее сокол... Глядь, а из цапли -- коршун матерой оборотился, не то иная птица злобная, и ну Забоя рвать... Не стерпело мое сердце... Я с коня в высь рвуся, словно бы сам туды кинулся на помочь... И -- чудо явилося...
– - Чудо, -- невольно повторила Наталья, захваченная словами мужа.
– - Ну, вестимо, как во сне бывает... Легкой я стал... В высь, вот, словно птица, лечу.
А уж ни сокола, ни ворога ево нету... Чистая высь... И я, как на крыльях, несуся. И глянул сверху туды, где площадь, где нареканье шло... Вижу... так вот, ровно вас: не один тамо царевич... Много их... Все один на другова не походят... Только все в наряде царском в нашем родовом... Цепью золотой всю площадь перерезали, из Кремля, с верхов -- в Архангельский собор так и идут... так и идут...
И народу -- черно кругом. Уж и площадь залило. До Москвы-реки народ... За Москву... Куды ни глянь -- без конца народ... Шапками машут, славу кричат... Ровно рокот али дальний гром те клики ко мне, в высь-то доносятся...
Алексей остановился передохнуть...
– - Какой дивный сон, -- негромко отозвался Матвеев.
– - Стой, не все еще... Гляжу я, а сам -- вот словно стою на воздухе. И не оглядываюсь я, а чую, стоит еще некто у меня за плечом... Да не один, а много их. Тянет меня оглянуться -- и боязно. Ровно што страшное там, чево краше и не видеть. И штобы не томить себя, я уж собрался вниз, к земле ринутися... Снова туды. А слышу ровно бы родителя покойного голос: "Алеша, чево робеешь. Оглянися. Мы здеся..." Глянул я -- и впрямь батюшка стоит. Да не один... И Иван Василич царь тута с сыном Федором... И Василь Иваныч... И все иные, хто на Москве да на Руси правил... Володимер-князь... И Ольга... Все Рюриковичи. И сам он тута. Высокой, хмурой, усы срои гладит... И сызнова говорит мне батюшка: "Слышь, Алеша, собралися мы встречати тебя... А ранней ты все же к им, туды вернешься. К роду нашему. Так скажи: лучче бы землей володели. От нас брали бы все, что получче. Нам уж наших грехов не поправить. Они бы хоша замолили все...
Сказал -- и ровно крестом осенил меня. Я -- разом единым книзу, ровно камень пал. Дух заняло. Крикнуть хочу -- не могу... Лечу, вот-вот разобьюся о землю... А голосу крикнуть -- нету. Тут я и прокинулся... Вот сон мой какой нынче...
И, очевидно, совсем утомленный порывом, больной осел в подушках, призакрыл глаза, замолк.
– - Дивный сон, -- первый нарушая жуткое молчание, отозвался Матвеев.
– - Ну, и може, государь великий мыслит, што то лихой сон? Та нет. То -- добрый сон, -- заговорил Гаден, на которого поднял Алексей вопрошающий взгляд.
– - Коли летает хто во сне -- значно крепкий сон, к здоровью сон той... Вот перво дело. Другое -- надо правду молвить: вещий царский сон тот, государь. Потомство свое царь видел... И все -- в царских же одеждах... Вот какой хороший сон... Да посбылся бы он, пусть даст Господь... И государю -- еще много лет жить и на царстве сидети... Вот моя дума какая, государь, про той сон...
– - Аминь, Данилушка, -- с просветленным лицом произнесла Наталья. Уверенный тон врача, его толкование сна вернули бодрость и надежду измученной женщине.
Заразили они верой очевидно и самого больного, и Матвеева.
– - Аминь, аминь, -- повторили оба за Натальей...
– - Пожить бы, правда... Молод еще Федя. Не жаль мне себя, царства жаль. Много не налажено... Сколь много затеяно. Где ему... осилит ли парень-малолеток?.. Да и не крепок он у нас. Господи, Господи... Велика доля царская... Да и бремя не легкое... Пожить бы еще... Все бы лучче...
– - словно про себя проговорил Алексей.
– - И поживет государь. Еще долго поживет на свете, еще и нас переживет. Што бы я сам так жил, -- уверенно подтвердил Гаден.
– - Только берегти себя надо. Силы собирать... Морбусу тогда не одолеть государя. Он одолеет всяку хворь... Пусть я так буду счастливый... Отдыхать надо теперь государю. Речей не держать долгих... Теперь, после моего питья, если сызнова в сон ударит ево, уж не будет таких снов. Спокойно заснет мой царь милосливый... Покой надо ему.
– - Уж, слышим, слышим, -- с невольной досадой заговорила Наталья.
– - Нешто мы станем мешать... Я, слышь, Алеша, помолиться выду... И, впрямь, коли полегше тебе, соколик, надо Господу хвалу воздать... Молить Ево стану, штобы...
Она не досказала. И, видимо, делала усилия, чтобы не дать волю слезам, внезапно подступившим к горлу.
– - Иди, поплачь, помолися... Вестимо, у вас, у бабья, -- и радость и печаль -- все слезми выходит... Помолися... Дары раздай. Уж я знаю тебя, богомольницу... Скажи тамо, Артамон, пусть выдадут царице из моей казны сколько потребно буде ей... Пусть... Иди, милая... Легше мне...
Осторожно склонилась царица к больному, коснулась губами его плеча, которое выдавалось, исхудалое, острое, из-под рубахи, коснулась руки, лежащей поверх одеял, и вышла из покоя вместе с Матвеевым.
Ушел и Гаден готовить новые снадобья для больного царя.
Очередной спальник, по приказанию больного, раскрыл "Златоуст" {Назидательная книга с поучениями на каждый день.} и стал читать негромким, монотонным голосом.
Алексей сначала слушал, полузакрыв глаза, потом снова задремал.
Спальник заметил это и, постепенно понижая голос, перестал читать.
Снова глубокая тишина настала в опочивальне.
На половине царицы жизнь уже шла полным ходом. Кипела обычная работа в мастерских и девичьих, готовили на поварне и в людской избе. В домовой церкви ее, Екатерины Великомученицы, что на Сенях, прошла заутреня и ранняя обедня без Натальи.