Стрелы Перуна
Шрифт:
— Так то ж вина твоих стражей! — жестко отрубил Асмуд. — Русь не может отвечать за то, что происходит на греческой земле. А кондура твоя — суть малые пределы земли вашей! Што нам до того, ежели вои твои уши развесили и дали себя побить. Не ведаю хорошо ваших законов, но наши говорят: за оное благодушие все стражи подлежат смерти! И посол, утерявший казну и дары царские, того же достоин! Ты што ж, грек, свою голову войной Руси с Романией уберечь хочешь? Ежели так, то нонче ж лодия с послом великокняжеским в Царь-град пойдет... И тебя туда ж в цепях повезут для суда царского.
Патрикий побледнел, сказал, запинаясь:
— Ты не понял меня...
— Яз понял все, как надобно! И еще: в отроке, што с тобой приплыл,
Патрикий понял, что слишком понадеялся на свою изворотливость в споре, наговорил много лишнего, и теперь усиленно соображал, как выйти из трудного положения. Выражение его лица сменилось из гордого на дружелюбное. И голос Михаила зазвучал, как у дяди, одарившего щедрым наследством бедного родственника, в наивной надежде на то, что умиленный племянник поставит ему за это хороший памятник на могиле.
— Разве я обвиняю Россию в вероломстве? — удивленно-весело воскликнул патрикий. — Я только хотел, чтобы вы скорее разыскали подарки базилевса архонту Сфендославу и его доблестным друнгариям. Не могу же я с пустыми руками явиться перед лицом вашего грозного повелителя!
Асмуд тоже задышал благодушием:
— Яз так и понял. Лодию твою ищут, о том уже говорено...
Для благодушия у воеводы было тем больше оснований, что корабль посла-головотяпа никто не искал. Только Асмуду, своему ближайшему советнику и воспитателю, доверил Святослав тайное. И вчера ночью к причалу Зборичева взвоза подошла неведомая ладья. Асмуд встретил ее со своими особо доверенными людьми. Гребцы молча передали на берег десять тяжелых деревянных ящиков. Ладья тотчас отошла и растворилась в ночи, как призрак. Могучие гриди личной охраны Асмуда намаялись, пока донесли поклажу до подвалов княж-терема на Горе. Что было в тех ящиках, знали лишь несколько человек: Еруслан, Слуд, Асмуд и сам Святослав (Еруслан единолично распорядился греческим золотом, захваченным вместе с кондурой в кровопролитном ночном сражении. Он передал ценности через воеводу Слуда великому князю Киевскому на оборону Русской земли. Бывшие невольники молча одобрили это решение своего предводителя) ...
— Как ни досадна пропажа кондуры, но я не могу ждать! — воскликнул патрикий и сразу же сбавил тон: — я смиренно прошу архонта Сфендослава принять меня для тайной беседы. Я хочу передать ему слово императора Романии. Извини, друнгарий Асмуд, но тебе доверить его не могу. Прошу, устрой мне эту встречу.
— Это можно... Великий князь примет тебя завтра утром, — просто объявил невозмутимый русский воевода.
— Я благодарю тебя за столь важное известие, — поклонился патрикий Михаил. — Скажи, могу я прийти к архонту Сфендославу вместе с царевичем?
— Я спрошу о том великого князя...
Святослав в это время провожал от Вышгорода ладейную дружину Летки. Острогрудые легкие суда, обвешанные по бортам алыми щитами, выходили на стрежень полноводной реки. Ветер дул встречь течения, и Днепр расцветился многочисленными парусами. Летко Волчий Хвост стоял пока на берегу рядом со Святославом и слушал последние наставления.
— Доглядчики донесли мне, — говорил князь, — што булгарский царь Талиб-алихан решился вести лодей-ные дружины свои на Ростов и далее — на Новгород. Гонца туда яз спослал, и гостей незваных там встретят, как надо. А ты делай дело свое... Талиб-царь — дурной воевода, — отрывисто рассмеялся Святослав. — Он без защиты землю свою оставил. Ишь как понадеялся на хакан-бека Козарского. Ну за то ему биту быть!
— Сделаю, как велишь, князь. Будь покоен: зажжем булгарину огнь на хвосте его, штоб не шарпал Русскую землю!
— Верю, што сделаешь! — прищурился Святослав весело. —
— Дак вой мои взбунтуются, ежели им с похода добычи не будет. Тати Харуковы все соберут с земли бул-гарской, покамест мы за Талибом-царем гоняемся.
— Не так мыслишь, воевода! — Святослав хлопнул его по плечу. — Харуку стольна града Булгара нипочем не взять: там тройной вал и стены высокие. Для сего дела руссы да варяги надобны, а они в твоих лодиях. К тому времени, как ты догонишь струги булгарские, Талиба-царя крепко побьют у Нерев-озера вои ростовские да ноугородские. Тому и отступать будет некуда. Вот когда возьмешь ты за горло царя булгарского. За жизнь свою он ничего не пожалеет...
— Понял, князь! — повеселел Летко Волчий Хвост.
— То-то! А то «без добычи»! Только в бой с Талибом-царем не вступай ране того, как он будет потрепан ростовцами да ноугородцами, иначе он сомнет тебя: лодей и воев у него много. Ну да на месте промыслишь што и как, голова у тебя светлая... И вот еще што: по-боле пропускай в козарские степи сбегов [121] булгарских, кои спасаться туда побегут.
— Эт-то зачем? — изумился воевода.
— Надобно, штоб сбеги сии сполох взбурлили в Буртасии и Козарии. Да почаще имя мое там поминайте. Тогда хакан-бек Козарский подумает, што яз сам с дружинами своими жгу земли данника его. А Киев-град будто бы без защиты остался...
121
Сбеги (др.-рус.) — беженцы.
— Мудро! — восхитился Летко. — Все сотворю по слову твоему, князь. Пускай бегут комонники козарскую рать ублажать!
— Ну, в путь, ума палата! — Князь обнял своего любимца. — Жду гонцов. Чаще посылай их!
— Прощай, князь! — Летко ступил в ладью. — Скоро проведаешь о славных делах дружины моей!..
На следующий день Святослав принял в малой гриднице княж-терема посла Никифора Фоки. Царевич Василий был тут же и с любопытством рассматривал «царя Скифии», именем которого няньки-воспитательницы пугали его в покоях Большого императорского дворца. Святослав тоже не зря согласился на присутствие здесь царского отпрыска. Князь приласкал мальчика, одарил богатым русским доспехом и оружием. Василий был доволен до слез. И совсем не страшным показался ему архонт варваров: наоборот, весел и доступен, не то что отчим Никифор. Великий князь Киевский хотел, чтобы царевич был тем беспристрастным свидетелем его разговора с Михаилом, который с детской непосредственностью точно расскажет обо всем императору. Первым сына, конечно же, расспросит всемогущая мать — августа [122] Фесфано. Поэтому Святослав, прежде чем говорить о делах с патрикием, подал Василию перстень, целиком выточенный из крупного рубина, с вкрапленным в него сапфиром.
122
Августа (греч.) — один из почетных титулов императрицы.
— Матушке своей отвезешь дар мой малый, — сказал великий князь царевичу.
При виде такого «малого дара» глаза патрикия возгорелись алчно, рот распахнулся, а грудь не смогла сразу выдохнуть: много драгоценностей видал на своем веку Михаил, но такого!..
Василий надел диво-перстень на палец левой руки.
— Чуть великоват, — отметил отрок. — Но матери моей как раз будет. Спасибо, царь Севера. Ты мне понравился. Теперь я твоим мечом заткну горло всякому, кто осмелится хулить тебя в моем присутствии!