Стрелы ярости

Ричес Энтони

– Держи его.

Юлий снова схватил Фурия за обе ноги, а Марто подобрал с полу остатки разорванной туники Фелиции и, обмотав ими руку, взял из углей жаровни кочергу. Осмотрев критическим взглядом раскаленный металл, он еще раз сунул ее в огонь, помешав предварительно угли.

– Ну что ж, римлянин, у нас, похоже, образовалась пара свободных минут до твоей смерти, так что я расскажу тебе одну историю.

Фурий изумленно вытаращил глаза, отказываясь верить в происходящее.

– Вероятно, ты ее уже слышал. Она стара, как горы, но это еще не повод, чтобы не рассказать ее снова. Давным-давно, как говорила мне моя бабушка, жила на свете змея, которой нравилось убивать других тварей, особенно тех, кого она не могла съесть. Лесные

звери ненавидели и боялись змею, поскольку она убивала только для того, чтобы насладиться агонией жертвы. Однажды жарким летним днем в чаще разгорелся пожар, и пламя быстро перекидывалось с дерева на дерево. Змея испугалась, что сгорит заживо. Казалось, что спасения ждать неоткуда, но тут на поляну выскочил лис – умный и хитрый зверь, который легко мог обогнать пламя лесного пожара. Змея окликнула лиса и стала умолять его вынести ее из огня. Лис, конечно, не согласился, зная о дурной славе змеи. Он боялся, что, согласившись, подпишет себе смертный приговор. У змеи был один убедительный довод. «Если я тебя укушу, – сказала она, – я упаду с твоей спины и сгорю заживо. Зачем же мне поступать так глупо?» И тогда лис согласился вынести змею из огня в обмен на ее благосклонность в будущем. Разумеется, на середине пути через лес, где деревья росли густо и уже занимались пламенем, змея внезапно вонзила клыки лису в шею. Лис повалился на землю в смертельных судорогах, и перед его затухающими глазами возникли предки, зовущие его к себе. Когда огонь охватил деревья, лис из последних сил приподнял голову и задал испуганной змее один-единственный вопрос: «Зачем ты убила меня, если теперь тебе не спастись?» Змея соскользнула с его спины в пламя и со стыдом прошипела ответ, в правдивости которого не приходится сомневаться. Ты догадываешься, что она сказала?

Марто сделал паузу, словно бы ожидал ответа от римлянина, лежавшего с кляпом во рту. Фурий посмотрел на него с ненавистью.

– Нет? Ее ответ был прост: «Я не смогла удержаться. Это у меня в крови». Ты, конечно, сообразил, зачем я рассказал тебе эту историю. Вдобавок теперь кочерга достаточно раскалилась. И хотя я наблюдаю за тобой совсем недолго, я уже успел заметить, что тебе, как и змее, нравится смотреть на смерть и мучения. Ты опасен для всех, кто тебя окружает, и останешься таким до конца своей жизни. Может, кому-то и интересно знать, как ты докатился до подобной низости, но я человек практического склада. Я хочу покончить с тем жалким существованием, которое ты называешь жизнью, чтобы ты не погубил множество других людей. У меня уже готово средство, которое позволит отправить тебя в царство Гадеса и при этом не попасть в расставленные тобою капканы.

Марто помахал раскаленной кочергой перед лицом пленника. Лоб Фурия покрылся испариной. Принц вотадинов направился к рогу, торчавшему между ног пленника.

– Держите крепче, он будет вырываться, как медведь.

Он просунул кочергу в широкий конец рога и изо всех сил втолкнул ее глубоко в тело лежащего на полу человека. Горячий металл разрывал внутренности Фурия, и, если бы не кляп, отчаянные вопли разбудили бы весь лагерь. Пленник дергался и извивался, несмотря на усилия четверых мужчин удержать его на месте. Наконец, содрогнувшись в последний раз, он замер. Глаза его остекленели. Марто вытащил кочергу, наполнив воздух запахом горелой плоти, и снова сунул ее в огонь, чтобы отчистить от свисавших с нее остатков кишок. Потом Марто швырнул в угли надпиленный рог. Юлий, внимательно осмотрев лежавшее перед ним тело, изумленно покачал головой.

– Идеальное убийство. На теле жертвы не осталось никаких признаков насильственной смерти. Давайте оденем его, братья.

Трибун Лициний, поднятый с постели почти сразу после того, как он

с облегчением прилег вздремнуть на несколько часов перед походом, взглянул на тело Фурия, лежащее на столе в сапогах и тунике, а затем позвал за лекарем.

– Итак, милая Фелиция, что ты скажешь? Мне придется докладывать об этом своему начальству, поэтому хотелось бы заранее прояснить все детали, чтобы ни у кого не осталось вопросов.

Если он и заметил витавшее в воздухе напряжение, то предпочел не обращать на это внимания и ждал, что скажет Фелиция.

– Он пришел проведать своих раненых. Мы разговаривали с ним у меня в кабинете, потом он внезапно схватился за грудь, вскрикнул от боли и потерял сознание. Я не смогла нащупать пульс и позвала на помощь офицеров.

– И вы все это видели?

Юлий ответил за всех троих.

– Не совсем, трибун. Мы пришли проведать нашего брата-офицера и вдруг услышали стук падающего тела, а потом – крики о помощи.

– Вы знали, что Фурия освободили от командования?

– Да, господин, наш примипил рассказал нам об этом. Мы подумали, что префект осознал свои ошибки и пришел навестить раненых.

– Хм. И что, на его теле не осталось никаких следов?

Фелиция посмотрела ему в глаза.

– Нет, я ничего не обнаружила, трибун Лициний. На теле нет ни ран, ни кровоподтеков. Не желаешь сам в этом убедиться?

Лициний прищурился, нарочито втянул носом воздух и окинул проницательным взглядом открытые, несмотря на ночную прохладу, окна.

– В этом нет необходимости. Ты в этом разбираешься лучше меня. Вот только скажи, что за синяк проступает у тебя под левым глазом?

Фелиция встретилась с трибуном взглядом. Ее глаза внезапно увлажнились от еле сдерживаемых слез, а голос задрожал.

– Один из пациентов высвободился, когда я проводила операцию, трибун. Такое иногда случается. Он ударил меня по лицу прежде, чем санитары смогли его обуздать. Но я переживу.

Лицо трибуна смягчилось.

– Прости меня. Если бы я мог предвидеть, что случится нечто подобное, я бы распорядился, чтобы его держали покрепче. А вы, господа…

Центурионы напряженно ждали, гадая о своей участи. Старший офицер подошел к ним поближе и негромко произнес:

– Не представляю, как вам это удалось, но я с большим облегчением убедился, что, вне всякого сомнения, смерть наступила от естественных причин. – Он поднял бровь в сторону Фронтиния и Скавра. – А теперь, господа, поскольку несчастный случай лишил нас ночного сна, предлагаю отправиться в харчевню и пропустить по чаше вина. Я с равным удовольствием выпью и за твое повышение, и за столь своевременную кончину этого идиота.

На следующее утро две тунгрийские когорты собрались на построение. Пять сотен пехотинцев проклинали судьбу при мысли о предстоящем им долгом марше. Морбан подтолкнул локтем Кадира и кивнул в сторону конницы Петрианы, направлявшейся на северную дорогу. Всадники должны были обнаруживать и уничтожать засады варваров, чтобы пехота двигалась без всяких препятствий.

– Им-то не придется, как нам, топать весь день пешком, обливаясь потом. Они будут сидеть на конях и время от времени шевелить кусты своими копьями.

Хамианец пожал плечами и тихо прошептал:

– Если тебя это так волнует, знаменосец, то не надо было идти в армию.

Морбан наградил его сердитым взглядом.

– Да ну, здесь и делать-то ничего не надо. Главное – набрать запас ругательств поядренее, а когда кто-нибудь умрет, может быть, тебе достанется жезл из виноградной лозы.

Марк обернулся и посмотрел на знаменосца так, что тот съежился под его взглядом. Кадир чуть заметно покачал головой.

– Очень умно, ничего не скажешь. Особенно если учесть, что его друг лежит раненый в госпитале.