Стреляешь в брата — убиваешь себя

Михайлов Максим

— А вы вообще кто? — набравшись смелости, спросил Андрей, заглядывая бородачу в лицо.

— Мы-то? Мы, брат, четники… Интервентный взвод, четы Орича, вот мы кто.

— Как это интервентный? — переспросил Андрей, только теперь замечая на рукаве пятнистой куртки Мыколы знакомую нашивку "За краля и отжбину".

— Интервентный, значит ударный, штурмовой, — обстоятельно пояснил казак. — Ну, а теперь ты рассказывай, сам-то кто таков будешь?

— Я аспирант, историк, жил здесь в Купресе, собирал материал для диссертации, — смущенно потупившись, произнес Андрей.

— О как, — удивился Мыкола. — Ученый, значитца. Чего только не бывает! А здесь какими судьбами?

— Ну это…

В Купресе… Когда хорваты напали…

Сбиваясь и не зная как покороче описать свои приключения начал Андрей, но Мыкола лишь устало махнул рукой, понятно, мол, можешь дальше не продолжать.

— Паспорт-то сберег? При себе…

— Паспорт, паспорт, да… При себе…

— Ну тогда вот что, малый, здесь тебе ловить нечего. Собирайся, поедешь с нами в Доньи Вакуф, а там найдем способ тебя в Пале отправить. Оттуда уже до Белграда доберешься, там посольство… Поможем уж так и быть земляку. Ну чего замолк? Али не рад?

— Рад, — натужно выдавил из себя Андрей, а потом, собравшись с духом, выпалил: — А можно я с вами останусь?

— То есть как это с нами? — опешил бородач.

— Ну в этом вашем взводе интервентов…

— В интервентном взводе, — механически поправил его запорожец. — Можно, наверное, чего бы нет… Мы подмоге завсегда рады. Приедем в Доньи Вакуф приявишься, как положено и милости просим… Вот только, ты подумай хорошо, паря, мы же не просто так форму носим, мы здесь воюем. Воюем не за бабки, а за свободу братьев-славян, сечешь?

— Я тоже буду, — решительно заявил Андрей, стараясь, чтобы голос звучал как можно мужественнее и убедительнее.

— Что тоже буду? — передразнил его Мыкола. — Смотри, пионер, тут совсем не «Зарница», тут все всерьез…

— Я понимаю…

— Понимаю, когда вынимаю…, - все так же скептически проворчал запорожец. — Ладно, все равно, хотел тебя с собой забирать. До Доньи Вакуфа доедем, если не передумаешь, останешься…

— Спасибо, — с чувством выдохнул Андрей.

— Нашел за что благодарить, дурик…

— А еще, можно спросить, — он отчаянно краснел, но, собрав все свое мужество, все же продолжил. — А Милица, то есть я хотел сказать Русалка, она тоже в вашем взводе? Вместе с вами, да?

— Русалка-то… — начал было Мыкола, но вдруг остановился и внимательно посмотрел на замершего в ожидании ответа аспиранта сверху вниз. — Вон оно что… А я-то думаю… Ну да мое дело сторона… Сами дрочитеся, мэне это по сараю…

— Так что? — не отставал Андрей.

— Та ничего… В нашем взводе она, в нашем… Вот только ежели ты из-за бабы, даже из-за такой, как наша Русалка под пули лезть собрался, то ты, паря, трижды дурень, извини уже за прямоту…

— Ну и пусть, пусть дурень! — невольно расплываясь в улыбке, согласился Андрей.

— Но смотри мне, паря, — внезапно построжал Мыкола. — Русалка, она, как бы тебе объяснить? Она девка особенная, не такая, как ваши москальские вертихвостки… Короче, обидишь ее, не так как сейчас, а коли в натуре виноват будешь, лично яйца вырву и сожрать заставлю, понял ли?

— Понял, — серьезно ответил Андрей. — Только зря грозите, я ее не обижу…

Джокер-два, Петрович

Вечер неумолимо катился в ночь, последние лучи заходящего солнца нежным багрянцем окрашивали радужную пленку чудом уцелевшего оконного стекла в разграбленном доме сегодня служившим им базой. «Шимпанзята» расположились рядом в таких же разоренных полуразвалившихся, а кое-где и обгоревших халупах, славно повеселились доблестные хорватские витязи при взятии местечка, ничего не скажешь. И словно в наказание за эту неуемную тягу к погромам и разрушению их оставили гнить здесь в ожидании какого-то сногсшибательного рейда по вражьим тылам,

который высшее командование еще только планировало. "Вот и живите теперь в домах с выбитыми окнами и дверями, уроды! — зло прокомментировал возникшую ситуацию Дракула. — И на хрена, спрашивается было учинять такой разгром?" Комментариями угрюмый волгоградец не ограничился, он вообще всегда больше делал, чем говорил, этому же принципу последовал и сейчас, ничтоже сумняшеся самовольно захватив наиболее сохранившийся после штурма и последующего грабежа дом. При этом ему пришлось пинками и автоматными очередями поверх голов выставить из здания уже прицелившихся устроить там собственную резиденцию батальонных тыловиков. Те, как водится испокон веков, бросились жаловаться старшим начальникам, но комбат, не раз видевший джокеров в бою и натурально не желавший ссорится с крутой спецгруппой подчиненной лично командиру бригады, в ответ на их гневные тирады лишь разводил руками и горестно вздыхал, исподтишка злорадно улыбаясь в усы. Отчаявшиеся добиться правды тыловики, в конце концов, смирились, а в честно отвоеванном доме с относительным конечно, но все же комфортом, разместились трое русских наемников.

Они уже неделю изнывали от скуки и безделья. Отоспались в первые двое суток, ракия быстро опротивела, да кроме Петровича ее особо никто и не пил, проводить занятия по боевой подготовке с «шимпанзятами» тоже скоро наскучило, все мелкие солдатские заботы и развлечения вроде чистки и смазки оружия и починки и подгонки снаряжения были давно переделаны. Потянулись длинные наполненные томительным ничегонеделанием дни. Очередной из них сейчас умирал вместе с тонкой алой полоской заходящего за окоем земли солнца.

— Нехороший закат. Облака красные. Наверняка завтра ветер поднимется, какую-нибудь пакость надует, — глубокомысленно почесывая лоб, заявил Петрович.

— Ты мне зубы не заговаривай, старый, — понимающе улыбнулся Роман. — И лапу свою загребущую подальше от моей ладьи держи. У меня все ходы записаны.

— Контора пишет, — улыбаясь, подхватил Петрович.

Командир расплылся в ответной улыбке, они оба были довольно начитанными людьми и, что еще более важно их вкусы и предпочтения в литературе оказались несмотря на различия в возрасте и жизненном опыте весьма схожими. Оба практически наизусть знали бессмертные романы Ильфа и Петрова, с удовольствием цитировали искрометную прозу Гашека, восхищались тонким юмором Чехова. Бывало, под разговор, они могли разыграть по репликам чуть ли не целую главу из любимого произведения, безошибочно воспроизводя диалоги персонажей и радуясь этому недоступному окружающим взаимопониманию. Особенно веселил их в эти моменты Дракула лишь тупо переводивший взгляд с одного на другого, не понимая, о чем это они говорят и почему так заразительно хохочут от совершенно не к месту произнесенных фраз. Сейчас, однако, Роман предложенной игры не принял, хитро кивнув на разложенную, на колченогом столе шахматную доску, уставленную разномастными фигурами, собранными, что называется с миру по нитке из разрозненных наборов.

— Ходи давай, Ботвинник, не отмажешься! А! Поймал я тебя?! Что делать теперь будешь?

— Как что? — изумился Петрович. — Срублю твою пешку и делу конец. Хотя нет… Раз ты так легко ее отдаешь, значит тут дело не чисто… Дай-ка я подумаю…

— Смотри думалку не натри, мыслитель! — довольно расхохотался Роман. — Хочешь вон Влада в помощь позови, может он чего толкового подскажет.

— А то! И позову, ум хорошо, а полтора лучше! Слышь, Дракулыч, ты в шахматах сечешь?

Дракула, увлеченно штудировавший найденный невесть где растрепанный учебник хорватской грамматики, раздраженно оторвался от книги и окинул обоих убийственным взглядом.