Стреляй, я уже мертв
Шрифт:
Сестра Мари-Мадлен смогла убедить настоятельницу, чтобы та позволила ей сопровождать детей до границы. Они должны были ехать поездом — под тем предлогом, что якобы дети больны туберкулезом и теперь, благодаря щедротам графини Кати Гольданской, их везут на юг, к морю, на лечение и отдых. Присутствие монахини должно было добавить этой компании солидности и избавить от ненужных подозрений.
Далида убедила Армандо, что детей должны встретить на границе его люди. Армандо согласился не слишком охотно, не желая подвергать своих людей опасности, но в конце концов сказал,
На следующий день испуганные дети продолжили свое путешествие. Они еще не успели оправиться от пережитого страха, когда их разлучили с родителями, прятали по чужим домам, затем — в монастыре, где какие-то посторонние женщины заставляли их учить наизусть «Отче наш» и «Богородице, дево». Вряд ли из них собирались сделать католиков; просто, как объяснила сестра Мари-Мадлен, если их задержат, дети должны выглядеть добрыми христианами, а значит, знать молитвы.
Было решено, что Самуэль с ними не поедет; присутствие мужчины в группе монахинь неизбежно привлекло бы внимание. Так что Самуэль сдержанно простился с Далидой и Катей, не зная, суждено ли ему увидеть их снова.
Группу возглавляла сестра Мари-Мадлен. Детям достаточно было взглянуть на нее, чтобы умолкнуть. Монахиня обладала той непостижимой внутренней силой, в которой сейчас все нуждались больше, чем когда-либо.
При посадке на поезд их остановила полиция и потребовала предъявить документы. Монахиня стала объяснять одному из полицейских, что дети едут лечиться на курорт благодаря доброте своей благодетельницы, вот этой дамы. Катя улыбнулась легкомысленно-безразличной улыбкой, как будто это и впрямь была совершенно невинная поездка. Далида играла роль компаньонки графини.
Полицейские, казалось, были вполне удовлетворены объяснениями сестры Мари-Мадлен, но затем подошли еще двое мужчин, которые представились сотрудниками Гестапо и потребовали документы у детей и женщин.
— Неужели вы полагаете, что несчастные сироты представляют какую-то опасность для Третьего Рейха? — укорила монахиня гестаповцев.
— Сироты, может быть, и нет, — ответил один из гестаповцев. — А вот изменники представляют для Третьего Рейха серьезную опасность. Вы, сестра, случайно не изменница? — с этими словами агент Гестапо испытующе взглянул на монахиню.
— Я всего лишь слуга Божия, опекающая несчастных больных сирот. Они больны туберкулезом, вот их документы. Мы везем их на юг лечиться, чтобы от них не заразились другие дети в монастыре. Графиня была настолько щедра, что взяла на себя все расходы. Да возблагодарит ее Бог за ее доброту!
Видимо, в этот день Бог и в самом деле решил защитить этих детей — в отличие от тысяч других, которые с его попустительства погибли в газовых камерах. Агент Гестапо
Катя и Далида поделили между детьми бутерброды.
— Сейчас вам нужно поесть, а потом — сразу спать, — наставляла сестра Мари-Мадлен. — Путь до границы долгий, и вы должны вести себя как можно тише.
Дети слушали ее, онемев от страха. Как ни мало им было известно, они все же понимали, что их жизнь висит на волоске.
Несколько раз поезд останавливали и пассажиров досматривали французская полиция и Гестапо. Они уже прибыли в Перпиньян и собирались покинуть поезд, когда их окружили четверо агентов Гестапо и потребовали предъявить документы. Один подозрительно оглядел Далиду и произнес:
— Что-то воняет еврейским душком.
Далида вздрогнула и протянула свои фальшивые документы.
— Итак, вы русская эмигрантка. Иванова, правильно?
— Да, — ответила Далида.
— Это моя компаньонка, — вставила Катя. — Я графиня Екатерина Гольданская.
— Так значит, фройляйн — ваша компаньонка? Вы можете поручиться, что она не еврейка?
— Разумеется, не еврейка! — Катя держалась с высокомерием истинной аристократки. — Или вы считаете, что я настолько глупа, чтобы взять в услужение еврейку?
Сестра Мари-Мадлен встала рядом с Катей.
— Месье, графиня была настолько добра, что взяла на себя заботы о больных туберкулезом детях. Благодаря ее доброте они смогут отдохнуть и набраться сил вдали от города. Уверяю вас, мадемуазель Иванова никакая не еврейка. Или вы считаете, что мы, добрые христиане, стали бы иметь дело с потомками людей, распявших Христа? Да Боже упаси! Прошу вас, месье, не задерживайте нас. Дети устали, они еще маленькие, им нужно поесть и отдохнуть.
Агенты Гестапо пристально вглядывались в лица молчаливых детей.
В конце концов их все же отпустили. Дети и взрослые продолжили свой путь без спешки, как будто им нечего бояться и нечего скрывать.
Далида решилась задать монахине тот самый заветный вопрос, что уже давно не давал ей покоя.
— Сестра, вот вы сказали эсесовцу, что евреев совершенно справедливо преследуют за то, что они распяли Христа. Так значит, вы считаете правильным устраивать погромы и массовые убийства по всей Европе только за то, что когда-то евреи распяли Христа?— голос Далиды звучал спокойно, но монахиня расслышала в нем смятение и гнев.
— Можно подумать, вы не понимаете, почему я так сказала, — ответила она. — Как еще я могла убедить этих людей, что наши дети — не евреи? Очень жаль, если я вас обидела.
— Нет, я не обиделась, — заверила Далида. — Просто это так ужасно, что всему еврейскому народу приходится до сих пор жестоко расплачиваться за смерть Иисуса.
— Я не одобряю всех этих преследований и убийств, совершенных под предлогом мести за Христа. В конце концов, наш Господь и сам был евреем и никогда этого не скрывал — так как же я могу клеймить и проклинать еврейский народ?