Стреляющий компромат

Карасик Аркадий

Однако, вместо того, чтобы отвадить настырного сыщика от стремления навестить девушку, услышанное от Самохвалова, наоборот, подтолкнуло его. Ах, вы, стервы, задумали выслеживать опытного сыщика — пасите заради Бога, специально пойду. Да так, что все ваши топтуны останутся с носами!

И он пошел. Не переодеваясь, не приклеивая усы-бороду, не накладывая на легко узнаваемое лицо грим. Только не со стороны центра города — приятель добросил сыщика на лодчонке до импровизированной пристани у истоков Речной улицы. И подобрался «визитер» к хате не с парадного фасада —

со стороны огорода. Внимательно ощупал взглядом каждый куст, каждое дерево, осмотрел сарай, баньку. Только после того, как убедился в отсутствии опасности, проскользнул в приотворенную дверь.

Стариков-хозяев дома не было — либо уплыли на другой берег Кубани ворошить скошенную траву, то ли — рыбачить. Дедок, несмотря на приличный возраст, не сидел без дела, вертелся по хозяйству, успевая и держать в порядке огород, и обихаживать коровенку, и ухаживать за глухой и слепой жинкой.

Людмила в хате — одна. В распахнутом по причине редкой жары халатике гладит белье, беззаботно напевает и поглядывает в окно — не подсматривают ли за ней любопытные пацаны, для которых вид обнаженной женщины — целое событие.

Увидев в дверях неожиданного гостя, всплеснула руками.

— Дима?…Димочка!!!

Смеясь, повисла на шее сыщика. Начисто позабыла о распахнутом халатике, под которым — ничего: ни рубашки, ни лифчика. У парня комната поплыла перед глазами, стол почему-то сместился к окну, шкаф полез на потолок.

Вдруг девушка машинально, не думая о том, что она делает, откинула голову, приоткрыла яркие губы. Димка не впился в них поцелуем, осторожно прикоснулся… Один раз… другой… третий…

— Димочка… Ох, Димочка…

Когда они очнулись от забытья — лежали рядом, голые, касаясь друг друга локтями. Штормовой ветер улетел, гроза отгремела и отсверкала — наступило затишье. Сладкое и радостное.

Опомнившись, Людмила набросила на обнаженое тело сброшенный халатик. Стыдливо отвернувшись, прикрыла парня простыней.

— Как ты… живешь?

— Ничего… Спасибо…

Слова не вылетали — медленно сползали с губ. Ничего не говорящие, вымученные. Нельзя же лежать и молчать?

— Подозрительных прохожих не замечала?

— Нет… Отвернись — оденусь…

Зряшное дело — одеваться, когда не все сказано, еще далеко не все прочувствовано. Ибо застегнутый халатик при первом же прикосновении парня сам собой расстегивается…

С этого дня молодых людей охватило самое настоящее безумие. Людмила впервые поняла, что означает «брать и отдавать» — до сих пор ее только «брали». Тот же Валерка, такой заботливый и нежный, не интересовался — получила ли партнерша наслаждение или осталась неудовлетворенной? Ему это неинтересно, главное — свое наслаждение.

Даже первая, памятная, любовь, оставившая в девичьей памяти так и не исчезнувшую зарубку, сильный и ласковый Вячеслав Петрович вдруг померк, отодвинулся в сторону, уступив место Димочке.

А у Димы подобных «зарубок» не существовало. Он, конечно, знал женщин, немногих, но знал. Овладевал ими торопливо, стыдясь своих об"ятий. Не как зрелый мужчина — как неопытный

пацан, желаюший удовлетворить свое желание, но не знающий, как это сделать.

Теперь Димка не пользовался лодкой и не крался, будто мелкий воришка, по огородам — вызывающе вскинув голову, шел напрямик по улице, распахивал калитку, проходил через прихожую. Он начисто позабыл о слежке, об опасности, которой он подвергает Людмилу — все заслонили ласки подруги, ее прекрасное тело.

Его не мучили угрызения совести. Девушка принадлежала Юркиному другу? Ну и что из этого? Принадлежала другому — так уж сложилась жизнь — теперь он никому ее не отдаст, как не отдают скупцы свою собственность.

На третий день он перетащил в хату на Речной единственный свой чемодан. Вообще-то, положено забрать «невесту» к себе в однокомнатную квартирку на третьем этаже девятиэтажки, но пока сделать это невозможно. Закончится бандитская эпопея — обязательно перевезет!

Наблюдая за вселением в его хату еще одного постояльца, тщедушный дедок подвигал беззубыми деснами, будто прожевал ехидную фразочку прежде, чем выплюнуть ее в парня.

— Не мешало бы — свадебку…

— Все будет, дедуля, и свадьба, и крестины, — щедро пообещал Димка, подмигнув покрасневшей Людмиле. — Вот скоро запищат в хате младенцы — узнаешь почем фунт лиха.

— Ишь ты, младенцы-пискуны, — иронически усмехнулся старикашка. — Больно уж быстро захотел, хлопец… Баба девять месяцев носит — Бог назначил ей ентот срок, а ты…

Девушка поторопилась покинуть горницу, подальше от бесстыжих мужиков, распустивших языки. Никогда раньше она не замечала в себе стыдливости, не ощущала румянца на щеках. Наоборот, была предельно откровенна, вводя этой не присущей женщине откровенностью в замешательство самых лихих парней.

В конце концов, случилось то, что должно было случиться — во время очередного возвращения Димки со службы госбезопасник засек сыщика и сопроводил до стариковской халупы.

Топтун совсем недавно пришел работать в краснодарское Управление госбезопасности из майкопского уголовного розыска, поэтому спешил зарекомендовать себя умелым и знающим сотрудником. Укрылся в кустах, часа полтора понаблюдал за хатой — вдруг доверенный его опеке сыщик появится! Может быть, заглянул к старику за рыбкой? Не дождавшись, побежал к майору. Докладывать о первом успехе и получать, дай-то Бог, первую благодарность.

Ни того, ни другого не получилось.

Едва топтун произнес первые слова хвалебного рапорта, Паршин перебил его.

— Адрес?

Огорошенный парнишка выдавил из себя требуемое.

— Почему оставил хату без наблюдения?

— Куда он денется? — резонно возразил топтун. — Похоже, заявился к девке, а от девок до утра не уходят… По себе знаю, — самодовольно добавил он.

Справедливое по своей сути замечание топтуна осталось незамеченным. Паршин позвонил в местный отдел ФСБ, добрался до его начальника. В результате, стариковская хата оказалась заблокированной со всех сторон, в доме, стоящем напротив, организован наблюдательный пункт.