Стриптиз-клуб «Аллигатор»
Шрифт:
– Дело не в этом, командир! Просто люди жаждут действий, а это – часть того самого возбуждения, по-нынешнему драйва, которое делает жизнь более интересной. Не будь этого, от всего, что мы делаем, несло бы скукой и рутиной. – Джин помолчал, затем продолжил: – Именно поэтому, командир, большинству из нас нравятся азартные игры, то есть возможность предаться азарту, иными словами – попытать счастья и удачи за чрезвычайно возбуждающими игорными столами. Между прочим, в определенных играх есть шанс выиграть, а во многих других играют ради самого процесса игры. Согласен?
Я кивнул.
– Кстати сказать, – продолжил Джин, – когда пытаются объяснить значение
– Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское! – ввернул я, как мне показалось, вовремя и к месту.
– Кто о чем, а ты все о выпивке! – поморщился Джин. – К твоему сведению, командир, в большинстве казино посетителям предлагают халявную выпивку. Почему? Да потому что затуманенное сознание игрока может в ряде игр сказаться фатальным для него образом, но не для владельца казино. Впрочем, в любой игре играть «набравшись» может обойтись недешево! – Он помолчал. – Повторяю, азартная игра – это когда в обмен на возможность конечной выгоды допускается риск. Фактически это определение схватывает сущность нашего образа жизни. С этой точки зрения завести собственный бизнес – это азартная игра, инвестиции в биржевые акции – это азартная игра, покупка дома – это тоже азартная игра. Да что там, жениться – это азартная игра, да еще какая! В конце концов, в определенном смысле то, чем занимаются казино, игорные заведения, ипподромы, наконец, представляет собой хорошо организованный и наполовину искусственно воссозданный формат наших маленьких житейских драм. Именно в этом наверняка заключается притягательность игорных заведений. В жизни мы частенько попадаем в рискованные ситуации, практически ничего не зная о конечных ставках, но за игорным столом, к примеру, вероятные нюансы рулетки или костей кажутся игроку более легким делом, чем, скажем, попытка воспитать детей в нашем сумасшедшем обществе. Согласен?
– А что делать, если постоянно проигрываешь?
– О проигрыше за игорным столом надо думать как о деньгах, потраченных на удовольствие. Многие проигрывают кучу денег и теряют голову, но ведь жизнь – это нечто большее, чем доллары и центы. Не так ли?
Мы съехали с автострады и, обогнув город с севера, вскоре подкатили к магазину «Все для коллекционеров». Объявление извещало, что для владельцев карт прибрежных казино скидка десять процентов.
– Доброе утро! Ну, как сегодня делишки? – воскликнул Джин.
Не дав владельцу магазина задать ему тот же самый вопрос, он сразу выложил на стеклянный прилавок три монеты.
– «Золотые орлы». Один чеканки 1867 года, два других – 1870 года. Что вы мне за них дадите?
Владелец сдвинул очки на лоб, вставил монокль и придвинул к себе огромное увеличительное стекло на штативе с гибкой рукояткой.
– Что вам известно о монете шестьдесят седьмого года? – спросил он тихим контральто.
– Монетный двор Сан-Франциско. Я бы сказал, что она «почти необращавшаяся», то есть присвоил бы ей пятьдесят баллов.
– Почти необращавшаяся, значит? – ухмыльнулся владелец магазина. – Ну-ка, посмотрим!
Надев перчатки, он вытащил монету из прозрачного футляра и положил на черную бархатную подставку.
– Взгляните на кончики крыльев орла! Видите, как истерлась позолота? Посмотрите, как вытерты перья у шеи. И вы купили монету как «почти необращавшуюся»?
Джин покачал головой:
– Мой отец купил ее на нумизматической ярмарке в Таскопси в шестьдесят девятом году.
Нумизмат вынул из глаза монокль и надел
– Что ж, можете оценить монету где-нибудь еще, но я бы сказал, что вашего отца либо обманули, либо он обращался с монетой ненадлежащим образом. Я даю монете сорок баллов.
– Сколько же она стоит? – прищурился Джин.
Владелец сверился с компьютером:
– Сегодняшняя цена – две семьсот пятьдесят. За идеальную монету дают шесть восемьсот шестьдесят. Хотите, чтобы я взглянул на остальные?
– Непруха, – подвел я итог, когда мы отправились на поиски следующего адресата. – Обдираловка, а не ярмарка.
– Все путем! – усмехнулся Джин, закуривая. – Тут вот какое дело, командир. Если говоришь торговцу, что у тебя монета, условно говоря, класса Б, он старается убедить тебя в том, что ты когда-то приобрел монету класса В. Надо сразу говорить, что у тебя монета класса А, тогда получишь столько, сколько она стоит на самом деле. Мы ничего не приобрели, но ничего и не потеряли – нормальный ход, короче. – Склонившись над рулем, он проводил взглядом летящий над нами самолет.
– Одномоторный «бичкрафт», – произнес он, покачав головой. – Вот идиот, завалился на крыло, того и гляди гробанется.
Мы пообщались с шестью нумизматами и продали наше золотишко, получив шесть чеков. Последнюю партию «некачественных» монет Джин сплавил одному ростовщику за тысячу долларов наличными, причем лишних вопросов нам не задавали.
Затем он отстегнул мне две сотни и велел отвезти его домой. Сам он лег на заднее сиденье, заложив руки под голову, и закурил. Он радовался, что все идет по плану, а я по-прежнему недоумевал. Мы таскались по всевозможным нумизматическим ярмаркам и «производили впечатление». Мы покупали дорогие монеты, которые доставляли нам позже по почте, а кое-какие продавали. Мы продавали купленные монеты другим торговцам и в целом выходили в ноль. Мы обзванивали торговцев и совершали сделки по телефону. Три раза в неделю служба срочной почтовой доставки США привозила нам ценные бандероли. Мы не жульничали, хотя не имели аккредитации Американской нумизматической ассоциации. Будь мы американской компанией, такая аккредитация была бы необходима, но, как неоднократно объяснял Джин, мы не были американской компанией, потому как наша компания называлась Общество нумизматов Уайтхолла и мы были зарегистрированы в Лондоне, и это все объясняло.
Мы покупали и продавали лишь небольшие партии монет, так что на прибыль пока и рассчитывать не приходилось. Тем не менее я склонен был верить Джину, который уверял, что мы на пороге обогащения. Я не понимал, каким образом мы вдруг обогатимся. Ладно, упремся – разберемся! Как-никак Джин в этом деле дока, ему виднее, пришел я к выводу.
Я включил радио и прибавил газу. Не терпелось поскорее увидеть Шерри-Ли.
– Выключи радио, командир! Всякое буесловие и музыкальная дребедень – это для одноклеточных. Понял?
Мы вернулись в «Привал» в начале пятого утра. Машина Шерри-Ли стояла рядом с ее трейлером, но света в окнах не было.
– Завтра у тебя выходной, – объявил Джин. – Только без глупостей!
На следующее утро шестое чувство разбудило меня в начале девятого. Я поднял жалюзи и выглянул в окно. Шерри-Ли в обрезанных джинсах и белой мужской рубашке, завязанной узлом на талии, стояла возле «мазды» и разговаривала с одной из своих соседок, матерью-одиночкой четверых детей.
Шерри-Ли, похоже, куда-то собиралась, поэтому я поспешно натянул джинсы, футболку и босиком выскочил на улицу.