Стриптиз на гонках
Шрифт:
— Руби!
Я закричала и, пошатываясь, бросилась к подруге, но, еще не приблизившись, уже знала, что она мертва. Джон схватил меня за руку.
— Кьяра, не надо. Остановись и послушай меня.
Я набросилась на него с кулаками, но он схватил меня за обе руки и заставил посмотреть ему в глаза.
— Кьяра, как это произошло? — спросил он.
Я молча уставилась на него, вспоминая, как бежала к контейнеру, с кем-то столкнулась… а потом увидела Джона, склонившегося над телом Руби. Она говорила с каким-то мужчиной. Может, с Джоном? Мне казалось, что я хорошо его знаю, но ведь это было до того, как он на моих глазах целовался с другой женщиной. Теперь я
Я завизжала — надеюсь, достаточно громко для того, чтобы кто-нибудь услышал и поспешил на помощь. Выражение лица Джона изменилось, теперь вместо участия на нем читалась тревога и, если не ошибаюсь, раздражение.
— Черт, зря ты это сделала! Сейчас сюда сбежится весь трек.
Интересно, а что, по его мнению, должно было произойти? Руби была мертва, и я не могла с уверенностью сказать, что ее убил не он. У меня в мозгу словно произошло короткое замыкание, я ничего не соображала. Джон посмотрел на меня и тихо сказал:
— Извини, Кьяра, но теперь я ничем не смогу тебе помочь. Я с изумлением увидела, как Джон Нейлор повернулся, побежал и скрылся в темноте, оставив меня одну рядом с безжизненным телом Руби. Послышались шаги, в нашу сторону бежали несколько человек.
— Я слышал, как какая-то женщина визжала, — сказал один из них. — По-моему, она должна быть где-то здесь.
— Помогите! — закричала я. — Полиция!
Глава 5
Полицейское управление Панама-Сити расположено на той же улице, что и санитарное управление. Думаю, это логично — и то и другое имеет дело с отбросами города. Полицейское управление — первое здание, перед которым вы окажетесь, хотя, если вы не ищете его специально, можете и не обратить на него внимания. Это приземистое одноэтажное строение точно такого же цвета, что песок на дороге перед ним.
В ту ночь мне выпала сомнительная честь войти сюда через черный ход, предназначенный для полицейских и горожан, которых по какой-либо причине доставляют в управление. Сопровождавшие вели меня через лабиринт коридоров и проходных кабинетов, которые разделяли явно перенаселенное управление на отдельные ячейки. Мы прошли по длинному коридору и оказались к комнатке немногим больше моей крошечной гардеробной. В это время я должна была уже быть дома, но, похоже, предстояло задержаться.
На месте преступления мне ясно дали понять, что я веду себя враждебно и не желаю сотрудничать с полицией, — не знаю, с чего они это взяли. Но чем бы я ни рассердила полицейских на треке — словами или какими-то действиями, — это обеспечило мне бесплатную доставку в город в заднем отсеке полицейского седана, который был отделен от водителя глухой пластиковой перегородкой без ручек.
Было почти два часа ночи, я устала — не просто устала, а была совершенно измотана, — однако чувствовала, что в душе бурлят эмоции, словно бомба с часовым механизмом, готовая в любой момент взорваться. Я только надеялась, что успею добраться до дома раньше, чем полностью потеряю контроль над собой.
Рано или поздно Винсент Гамбуццо должен был прислать адвоката фирмы, Эрни Шварца, чтобы тот похлопотал о моем освобождении. Арест танцовщицы считался чем-то вроде несчастного случая на производстве, и услуги адвоката были лишь частью социального пакета, которые Винсент предоставлял всем своим служащим. Хотя я подозреваю — Винсента раздражало, что нельзя просто откупиться. Ему, возможно, и удалось бы это сделать, имей он нужные связи, но коль скоро связей не было, приходилось действовать по закону. Бедный Винсент, как же ему хотелось, чтобы его считали
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел высокий, худощавый, довольно привлекательный мужчина с густыми усами.
— Мисс Лаватини? — спросил он низким глубоким голосом с южным акцентом. Не то от недосыпания, не то по причине простуды, трудно сказать, его голос звучал хрипло. — Я детектив Уилинг.
Должно быть, он был у них старшим. Держался он так же, как и все его коллеги, то есть выглядел уверенным, но был все время настороже, постоянно следил за каждым словом и движением подозреваемых, стараясь не пропустить несоответствия в показаниях. Меня в чем-то заподозрили — не знаю, в чем именно, — и он наблюдал за мной, как кот за мышкой. Я ждала, когда Уилинг приступит к делу, но тот, похоже, собирался тянуть резину, чтобы я занервничала.
Он сел на стул напротив меня и принялся изучать планшет с бумагами, по виду похожими на официальные документы. Потом достал авторучку, снял колпачок, сделал несколько пометок на полях и дописал кое-где несколько слов. Довольно долго тишину в комнате нарушало только шуршание бумаги да тиканье настенных часов.
— Мисс Лаватини, — сказал он наконец, — если не ошибаюсь, этот кабинет вам уже знаком.
Я пожала плечами и посмотрела на детектива, дожидаясь, когда он оторвется от бумаг и наши взгляды встретятся.
— Если вы имеете в виду то обстоятельство, что в прошлом году я нашла пару трупов и, как законопослушная гражданка, сообщила о них в полицию, то да, можно сказать, что я в этом учреждении не впервые.
Уилинг не сразу отвел взгляд, а уставился на меня своими зеленовато-карими глазами. Думаю, когда-то давно, может быть, в детстве, у него были огненно-рыжие волосы, но сейчас они поблекли и стали каштановыми с проседью.
— Расскажите мне, что произошло сегодня ночью. — Он достал небольшой диктофон, положил палец на кнопку и спросил: — Вы ведь не возражаете? Мне так проще, не надо отвлекаться, чтобы все записывать. — Он улыбнулся, что, по-видимому, должно было меня подбодрить. — А потом мы просто распечатаем ваши показания и вы их подпишете.
Я пожала плечами. Какая разница? Поняв это как знак согласия, Уилинг включил запись.
— Первое мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Показания Кьяры Лаватини, снятые детективом Джеффом Уилингом. Начинайте, мисс Лаватини.
Я начала говорить. Еще не добралась до того места, когда увидела тело Руби, когда в комнату ворвался Эрни Шварц. Волосы адвоката были растрепаны, но не потому, что его подняли с постели, он всегда так выглядел. Похоже, таков был его стиль. Эрни был невысокий, плотный и носил очки. Их толстые, как от бутылки из-под кока-колы, стекла скрывали пару прекрасных ярко-голубых глаз.
Глядя на Эрни, всякий думал, что перед ним вялый книжный червь, но я-то знала, каков он на самом деле. Я видела иного Эрни Шварца — например, когда он в подпитии играл на гавайской гитаре не хуже профессионального музыканта, причем делал это, стоя на моем кухонном столе. Это было в ночь на четвертое июля, часа в три. Да, забыла добавить, что Эрни был в чем мать родила и орал песни во все горло.
А еще Эрни любит собак, во всяком случае, чихуахуа. Об этом я узнала, когда попросила его составить для меня завещание и он указал себя в качестве опекуна моей маленькой Флафи. Он сделал это бесплатно и, думаю, вовсе не потому, что я обещала никому не рассказывать о том, как он пел песню Оскара Мейера в костюме Адама.