Стриптиз
Шрифт:
Ну вот. То о чём я говорил. Для боя — нужны одни люди. Для «переваривания плодов победы» — другие.
«Победителей — не судят». Точно. Их — задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек — не селенит, в холодильнике — не улежит.
Аким — «адреналиновый наркоман». Нормальный русский человек — ему всё бы «погорячее». А расхлёбывать кто будет?
Вы думаете — Аким пришёл на Стрелку мне помогать? — Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать? Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? — Да он сам так думает! А на самом
Когда его в вотчину загнали, думал — всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить «шапку», передать имение и честь внучку… Мыслящее удобрение для следующего поколения.
И тут — я. «Попандопуло — глаз урагана». То мы — ведьму гоняем, то — волхвов бьём, то — «кусочников» строим… Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то… как борматуха — побулькивает!
Красота!
Бытиё имеет вкус! А также — цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!
Я из Пердуновки ушёл — Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную «развлекуху погорячее» не организую — он сам… чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.
Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.
Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или «в дерьмо по ноздри» — правильнее? А тут… Гибель Калауза, короткое время «междуцарствия», когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи «горящих вопросов»… Его мнение спрашивают, ему думать, «душой болеть» — есть об чём. «Жарко», «остро».
«Но миром кончаются войны…» — накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, «очертить голову», «порвать хрип»…
Пошла равномерная, планомерная работа.
Да там — эмоций тоже выше крыши! Поводов для «мозгов завивки» — не перечесть! Но… чуть дальше, не — «на длину руки». Не его.
Ску-у-учно.
Вот от скуки он и сбежал.
Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну… в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для «нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской». Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию… скажем так — семинаров. И — в учениях на местности.
Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:
— Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим… этой крапивой кусучей.
Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей «Святой Руси» и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что «ныне многие из мордвы да с Рязанщины
Точильщик формировал картотеку персоналий «Святой Руси» и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах… попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.
Как я уже объяснял, всё боярское сословие на «Святой Руси» не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.
Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной «Старой гвардии». Аким — не Наполеон, но — сходно.
Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.
Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь «захват» у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.
«Хочу всё знать!». И — про всех.
Точильщик, как и положено в его деле, был «тихим занудой».
— Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч — зело до девок лют. Толстых и белых.
— Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!
— А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности…
Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять… повздорили.
Отнюдь.
— Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.
О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых — сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне… чувствует.
Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы — вредно. Не думаю, что это от болтовни — он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения… Люди это видят и воспринимают однозначно.
Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.
Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. «Явить немилость» для общего сведения.
Другое: у меня в окружении стала формироваться группа «давателей протекции». Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание… Сперва — «дело важное», потом — «по дружбе», затем «с подношением», «за мзду»…
Патрик Гордон, приехавший в Москву в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, был потрясён. У него бумага «с самого верха»! Всё прописано — звание, жалование, жильё… А получить — самим русским государем обещанное! — невозможно! К какому-то… ярыжке — на порог не пускают! Так и бился лбом в ворота. Пока земляки не объяснили. Насчёт «подлого обычая подлых московитов» — мзди сильнее.