Стриптизерша
Шрифт:
Его прикосновение к моей ноге такое... это грех. Оно заставляет меня чувствовать то, чего я не понимаю, заставляет мой живот сжиматься, мир вокруг переворачивается. Может, у меня чувствительные стопы. Может, он просто потрясающе делает массаж. Все, что мне известно, — что это невероятное ощущение и я не могу не расслабиться. И тут я соображаю, что я весь день пробыла на ногах, и они, наверно, воняют. Я вырываюсь и заворачиваю ногу под другую, скромно прикрыв колени юбкой.
— Тебе не нравится массаж ног? — кажется, Доусон удивлен.
— Нет, я просто...
— Твои ноги не воняют, — он наклоняется и берет меня за ногу. Его рука лежит на моем бедре рядом с ягодицами, когда он вытаскивает мою ногу, — давай их сюда. Я не закончил.
— Зачем?
— Что зачем? — Доусон снова начинает медленный тщательный массаж моей правой стопы.
Я собираюсь пожать плечами и останавливаюсь, мое плечо неловко замирает в полудвижении.
— Зачем ты здесь? Зачем ты делаешь... все это?
Его глаза темнеют, когда он смотрит на меня и раздумывает над ответом.
— Потому что я хочу.
— Но почему?
Он отвечает вопросом:
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что все это ни к чему. Ты не должен быть здесь. Не должен делать мне массаж ног. Просто иди домой и оставь меня в покое.
— Но ты этого не хочешь. И я этого не хочу.
Черт бы его побрал, он прав. Я хочу, чтобы он остался. Хочу, чтобы он делал мне массаж. Его присутствие... опьяняет. Я пьяна от близости к нему. Все это сон, из которого придется пробудиться, я уверена. Но я не хочу.
— Ты не знаешь, чего я хочу, — говорю я. Это ложь, а я не умею лгать.
Доусон снова не отвечает, просто положив мою правую ногу себе на колени и подняв левую. Его пальцы скользят по моей голени, большой палец упирается в свод стопы, извлекая из меня еще один стон. Затем его пальцы скользят чуть выше, под мое колено, и это уже слишком, слишком интимно. Слишком сексуально.
Я пытаюсь высвободить ногу, он не отпускает, но его рука соскальзывает с моей ноги.
— Не надо, Доусон.
— Почему?
— Потому что... просто не надо.
Он просто смотрит на меня, и единственный контакт между нами — его рука на моей пятке и большой палец на своде моей стопы. Воцаряется тишина, и я борюсь сама с собой. Я хочу вырваться и попросить его уйти. Он видит слишком многое, его глаза пронзают мою душу и видят, что я хочу, хотя даже мне самой это неизвестно. Но я также хочу броситься в его объятия и поцеловать его еще раз. Одна мысль об этом ужасает меня. Я не должна его хотеть. Он... плохой. Хотеть его — плохо. Секс — это плохо. Мне внушали это с самого детства. Замуж выходят из целомудренной, богоугодной любви, и дети рождаются благодаря чистому и священному акту. Но то, что я хочу сейчас, грешно и развратно.
Во мне происходит борьба, и она парализует меня. Я смотрю на него, на его руки, обтянутые серой футболкой, смотрю, как блуждает его взгляд. Юбка закрывает мои ноги до колен, и они скромно сложены, но у меня ощущение, будто он видит меня сквозь одежду. Он смотрит на меня, словно мы опять в VIP-комнате в «Экзотических ночах».
— Доусон, послушайте...
—
— Это необязательно. Я не голодна, — говорю я, и мой живот как раз урчит, выдавая мою ложь.
Он просто озадаченно качает головой. Я закрываю глаза и запрокидываю голову на спинку стула, оставив ноги покоиться на коленях Доусона. Я вдруг почувствовала себя очень уставшей. Прикосновения его рук мягкие, изумительные и расслабляющие. Я словно плыву по течению.
Звонит телефон Доусона, и вдруг открывается дверь. Я пытаюсь встряхнуться и заставляю себя сесть прямо. Мужчина средних лет, по всей видимости, Грег, стоит на пороге моей комнаты, сияя лысиной. Он плотный и дородный, с темно-карими умными глазами. Его руки растягивают рукава рубашки от Lacoste, к узкому черному ремню у него на поясе прикреплен мобильный телефон. Мужчина принес с собой гору контейнеров, которые он ставит на стол передо мной. Запах свежих бургеров и картошки фри отбивает всю мою нерешительность, и я открываю один из контейнеров. Я успеваю трижды откусить от огромного чизбургера с беконом, прежде чем понимаю, что ни Доусон, ни Грег не сдвинулись с места. Они просто наблюдают, как я ем.
— Что?
Доусон улыбается и берет один из контейнеров.
— Ничего. Просто... это Лос-Анджелес. Здесь нечасто увидишь девушку, с таким удовольствием поедающую бургеры.
Я глотаю, внезапно смущенная. Я вдруг понимаю, что ем как свинья, будто умираю от голода.
— Ааа. Я... я просто хочу есть. Я... прошу прощения.
Доусон поднимает бровь:
— Не извиняйся.
Я заставляю себя откусывать скромнее. Такого хорошего бургера я не ела с тех пор, как приехала в Лос-Анджелес, и он безумно вкусный. Я хочу проглотить его, но ем медленно. Я не хочу, чтобы Доусон посчитал меня деревенщиной.
Я смотрю на мужчину, принесшего еду.
— Благодарю Вас... Грег, верно?
Он кивает.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности, — у него хриплый, прокуренный голос. На его шее вытатуирована надпись «Don't Tread On Me». Я вижу края других татуировок под его рукавами, а также бесчисленные шрамы на его руках и лице. Внезапно я понимаю, что Грег — сложный и опасный человек, байкер из клуба «Ангелы ада» в деловой одежде. Он охранник, что видно по тому, как он становится спиной к двери, складывает руки, как это делают только охранники, не умудряясь при этом выглядеть глупо.
Доусон поглощает солонину, и я уже не стесняюсь собственного аппетита. Он бросает взгляд на Грега и говорит:
— Почему бы тебе не подождать за дверью? Мы отправимся через несколько минут.
— У тебя ужин с Юрием Ивановичем через час, — говорит Грег.
Доусон хмурится:
— Да? И зачем же?
— Он хочет предложить тебе сценарий. Триллер, кажется.
— Я не помню, что соглашался на это.
Губы Грега складываются в улыбку.
— Я не удивлен. Ты наткнулся на него прошлым вечером. Ты был пьян в стельку, кстати.