Строители
Шрифт:
Глава одиннадцатая
Петр Иванович продолжает обход
Если недостатки в домах были для Аксиомы в какой-то мере теоретическими; если для Нового начальника они были привычны и тревожили лишь потому, что, как он понимал, сейчас за качество будут спрашивать особо; если для Алешки это все были лишние разговоры, которые только отвлекали от монтажа, то для Петра Ивановича низкое качество его домов было крушением устоев.
Приходили и уходили начальники всякие: и понятные, крикливые, как Иван Степанович Воротников; и тихие, робкие, которые долго не задерживались, месяц-другой — и они переходили на конторскую работу; и властные, непонятные, как Важин. Сменялись и бригадиры, которые сами становились прорабами, а иногда и начальниками СУ; появлялись новые мастера из институтов со свежими истинами строительной технологии. Через
Менялись и дома: сначала были кирпичные, где каждый кирпич, одинарный или двойной, нужно было взять рукой и уложить в стены; потом дома из шлакобетонных блоков толщиной сорок сантиметров, из панелей высотой в этаж и длиной три метра, шесть метров; наконец, дома, которые собирались из целых комнат, — все менялось. Оставалось одно, что казалось Петру Ивановичу вечным, — стройка.
И он, Петр Иванович Самотаскин, небольшой человек, всего лишь техник, был приобщен к этой вечности. Стройка, только стройка делала его значимым, уважаемым… Он приходил, когда еще и площадки как таковой не было, росла трава, стояли какие-то развалюхи, деревянные домики, вросшие в землю, с многочисленными пристройками, которые, казалось, дрожали даже от ветра. Петр Иванович обходил домики. Отчаянно лаяли дворняги, словно предчувствуя неприятность; выходили бабушки с вечными назойливыми вопросами: когда и где им дадут новые квартиры?.. Петр Иванович забивал колышки. Через день уже появлялся забор. Несмотря на то что все было как вчера — так же стояли избушки, так же тревожились старушки и тоскливо лаяли собаки, — вся территория, огороженная забором, уже называлась «площадкой», строительной площадкой. Еще недели через две жильцы выезжали. Петр Иванович выбирал любой домик, перевозил свой стол. Отныне домик назывался «прорабской». Почему-то переселяемые обязательно оставляли старинную мебель: громоздкие буфеты, кресла, столы с загнутыми ножками. И если бы Петр Иванович захотел, его прорабский кабинет был бы обставлен весьма стильно. Сразу же проводили телефонную связь, обычно аппарат ставился на табуретку. Первый телефонный звонок с вопросом начальства «Почему?» означал, что стройка начата.
Потом пять-шесть месяцев тяжелой, нервной работы и дом готов. По этажам ходила комиссия. И хотя зачастую водопровод и электрокабель только прокладывались, в доме из кранов шла вода, на этажах горел свет.
В комиссию попадали разные люди. Когда-то в СУ разрабатывали специальные мероприятия по встрече комиссии. К каждому прикреплялся работник СУ, при этом учитывались «досье» членов комиссии. Предполагалось, что пожарник — капитан (почему-то всегда приходил капитан), перед тем как подняться на чердак, не прочь выпить стаканчик (прикрепленный мастер Иван Иванович); санврач, женщина средних лет, очень нервная, обычно делала ядовитые замечания. К ней прикреплялся молодой конторский работник Олег, у которого нервы были пока в порядке. Правда, корпус он не знал, но на все упреки, добродушно улыбаясь, отвечал, что все будет исправлено. «Что исправлено?! — как-то возмутилась врач. — Разве совмещенный санузел можно переделать на раздельный?!» Она потом пожаловалась начальнику СУ Воротникову. «Будет исправлено», — повторил Воротников формулу Олега, имея в виду, очевидно, заменить Олега кем-то другим.
К заказчику людей не прикрепляли, он ходил один. «Будет и так доволен, людей не хватает», — говорил Воротников. Но председателя комиссии сопровождали несколько человек: Петр Иванович, Тоня из производственного, которая очень умело записывала замечания (три-четыре замечания она писала под одним номером, отделяя их не точками, а запятыми), иногда сам Воротников или главный инженер.
После подписания акта членов комиссии приглашали во вторую комнату — заседание, как правило, проходило в двухкомнатной квартире с красивыми обоями, — где уже был накрыт длинный стол.
Тут раза два в году Петр Иванович слышал приятное.
Обычно председатель комиссии поднимал тост за «прораба-генподрядчика Петра Ивановича, который…». После третьей рюмки к Петру Ивановичу подходили прорабы-субподрядчики: отделочник, сантехник, электрик. «Хоть ты, Петр Иванович, и строг больно, — говорили они, — но справедлив. Понимаем — генподрядчик! Ничего не поделаешь. Твое здоровье, Иванович!»
Но с некоторых пор, уже лет, наверное, десять, стол не накрывался. Комиссия уезжала, кисло улыбаясь.
Долго ли на трешку можно погулять? Через час все расходились. Оставались только Петр Иванович и сторож, обычно пожилая женщина. Петр Иванович ходил по этажам, проверял, не текут ли краны. Не дай бог, ночью — авария! Из поколения в поколение прорабов передавалась страшная история: когда-то, где-то, кто-то не проверил краны. Двое суток с двенадцатого этажа лилась вниз вода (конечно, вода текла именно с самого верхнего этажа!), и когда пришли утром в понедельник — все залито.
Дом был пустынен и безмолвен, только под ногами шуршала бумага, положенная на паркет. Так получалось, что Петр Иванович словно прощался с каждой квартирой. Что-то странное было в этой тишине, в пустых, совершенно пустых комнатах…
Где-то, может быть, в этот день людям, счастливым и радостным, вручались ордера. Для них этот построенный дом был близок. Часть его, отгороженная перекрытием и несколькими перегородками, называлась квартирой. «Их квартирой», где каждый метр, каждый угол были заранее распланированы: тут тахта, тут сервант, а здесь — вот здорово, ниша! — обязательно будет книжная полка.
Наконец Петр Иванович выходил из дома. В последний раз, уже направляясь к остановке автобуса, он оглядывался. Дом был незнакомым и странным — без крана! Только что, до комиссии, это еще была стройка, сейчас — дом. Он стоял темный, безмолвно что-то спрашивал Петра Ивановича, а может быть, звал… Нет, Петр Иванович к нему больше не придет, он не любил холодных, законченных домов. Завтра — уже будет другой «объект», новая стройка.
Теперь же получалось, что все, чем он втайне гордился, — построенные им дома не давали, оказывается, людям радости.
Вчера Самотаскин на Амурской исправлял столярку. Все трое — бабушка Дина, внучка Дина и Тимофей — с интересом смотрели, как Петр Иванович ловко снимал дверные полотна, оконные рамы, уверенно строгал и ставил снова на место. Бабушка Дина, приветливо улыбаясь, сказала, что у Петра Ивановича «золотые руки». Внучка Дина с серьезным видом сказала, что «дядя Такса исправил хорошо», но на всякий случай попросила телефон. Что хотел сказать Тимофей — неизвестно; наклонив голову, он пытливо смотрел на прораба. В тот момент Петру Ивановичу показалось, только ему и Тимофею было ясно, что столярные изделия искривились и, как ни строгай, по-настоящему их не исправишь.
Потом он исправлял двери у старухи, той, что сверху. По окончании работы она совала в карман Петра Ивановича мятую трешку «на бутылку» и никак не могла понять, почему он не берет.
— Ты уж прости, — говорила она, — больше у меня сейчас нет. Потратилась я… — Почему-то шепотом советовала: — Ты у Дины сколько взял? У нее десятку бери, не меньше, у нее есть…
Дина Александровна пригласила его на чай. Они сидели вдвоем за столом. Петр Иванович сначала молчал, но после третьей чашки вдруг начал рассказывать о вечной стройке, о своем отпуске, о трех построенных им домах, которые он впервые посетил. Вернулись после прогулки внучка Дина и Тимофей, они прошли в другую комнату, там о чем-то беседовали… А Петр Иванович все рассказывал. Дина Александровна изредка для виду подносила чашку ко рту. Она думала, что этот на первый взгляд сухой и невзрачный человек вдруг так странно раскрылся — оказался интересным. Думала то, что обычно в таких случаях думаем все мы, — нельзя судить о человеке по внешнему виду, но что обычно мы всегда забываем. Этот — глуп, этот — умен, этот — жаден, тот — душа нараспашку. А случай или судьба вдруг раскрывает нам человека совсем иным и щелкает нас по носу.
Петр Иванович замолчал.
— Но ведь это все можно исправить, — мягко сказала Дина Александровна. — И вы снова будете…
— То, что уже построили, исправить нельзя… — Он встал. — Спасибо вам за чай и что выслушали…
— Так и весь свой отпуск проведете?
Петр Иванович промолчал.
Дина Александровна и Тимофей — внучка Дина заснула — проводили его к остановке. Минуту-две он еще видел их, потом автобус пошел скорее, они исчезли.
Звонок. Кто это может быть? Звонок. Петр Иванович поднялся, открыл дверь.