Строители
Шрифт:
Хотя его вначале даже обласкали, именно в семье Лисабоновых он получил за все сполна. Узнав, что он прораб, его обозвали «бракоделом».
Нет смысла описывать спор дедушки и Симона Никифоровича, спустить ли Петра Ивановича с лестницы или выбросить его через окно; спор бабушки и Маргариты Михайловны — подать ли на него, бессовестного, в суд с требованием компенсации затраченных средств на лечение ревматизма или заставить достать новую путевку; спор Валеньки и Галеньки — вызвать ли сейчас знакомого спортсмена или дать ему, спортсмену,
Даже в лесу, куда укрылся Петр Иванович, ему все казалось, звучит обидное «бракодел»!
…«Все! Хождение по своим домам можно прекратить. Ясно?..»
«Да, но ведь…»
«Что «ведь»?.. Что?»
«Ну… последний дом — Воротников ведь сабантуй устроил… А у летчика конструктор отменил в перегородке вторую панель…»
«Ерунда! Кто отвечает за дом? Кто от-ве-ча-ет за дом?! Кто кичился своими стройками, порядком, дисциплиной?»
Да, он отвечает. Да, он кичился. Да, виноват.
Так шел суд — самый бескомпромиссный из всех людских судов, когда человек судит самого себя. Единственно, на какие послабления согласился судья, — приговор вынести завтра.
Самотаскин лег на диван — в четыре часа дня! — когда такое раньше бывало?!
…Сначала они выстроились все во дворе с табличками адресов: композитор Уранов, летчик-испытатель Фролов с женой и с тремя детьми, которых она держала на руках, Воронин и Воронина, сосед сверху Павел Борисович, внучка Дина с Тимофеем, бабушкой Диной и старухой сверху; Пугач, Баракин, Симон Никифорович, дедушка, бабушка, Маргарита Михайловна, Валенька и Галенька с Зеленого проспекта.
Их Петр Иванович видел отчетливо, а за ними, дальше, дальше, тоже с табличками, множество незнакомых ему людей. Самотаскин видел, как к ним вышел сосед Миша и несколько раз показал на окна Петра Ивановича. Предатель! Стоило ему столько раз чинить замок!.. Жильцы его домов гуськом вошли в подъезд. Он слышал шум шагов по лестнице. Вот они уже у его дверей… Звонок! Нет, он им не откроет!.. Еще звонок! Удар в дверь. «Не уйдут ведь так». Петр Иванович поднялся и открыл дверь.
— Мы к вам, многоуважаемый! — радостно улыбаясь, произнес сосед Миша.
За спиной Миши стояла Аксиома. «А она здесь при чем?» — удивился Петр Иванович.
— Куда вы смотрите, дорогой сосед?.. Больше никого: я и вот ваша сотрудница Нина Петровна… Ведь вы мне, уважаемый, ее отчество не сказали!
Петр Иванович ничего не ответил. Но куда же подевались все жильцы его домов с табличками?
— Петр ИваноВИЧ…
Конечно, это проклятая Аксиома. Кто еще так выговаривает его отчество?..
— Важин приказал мне заехать за вами. Жильцы корпусов дома семнадцать по Глубокому переулку приглашают прораба, то есть вас, отпраздновать годовщину, то есть два года, с их въезда. Прислали большое благодарственное
Они поехали втроем.
Как-то само собой получилось, что без соседа Миши никак нельзя было обойтись. Он даже принял на себя руководство поездкой. Миша потребовал, чтобы Петр Иванович обязательно приоделся. Брюки нового синего костюма сосед принял; пиджак категорически забраковал («Не годится, уважаемый!»), галстук принес свой. Потом он побежал в гараж и вывел свою машину.
Петра Ивановича сосед Миша вел по лестнице, поддерживая за локоток, и даже легонько подсадил в машину. По дороге Миша без устали трещал и договорился до того, что завтра закажет мраморную доску.
— Да-да, глубокоуважаемый, обязательно. На доске золотом: «Тут проживает лучший прораб Петр Иванович Самотаскин».
Аксиома выглядела похудевшей. Она весело смеялась и, как показалось Петру Ивановичу, слегка прижималась к нему. Самотаскин еще не совсем очнулся и сейчас, сидя в машине, все соображал, где же сон: очередь жильцов с табличками или приглашение и эта поездка?
У дома № 17 по Глубокому Миша остановил машину, выскочил и торжественно распахнул дверцу:
— Прошу вас, уважаемый!
Об Аксиоме Миша, видно, забыл, потому что, когда Петр Иванович вышел, он сразу захлопнул дверцу, и Аксиоме пришлось ее снова открывать.
Они зашли в подъезд.
— Какая квартира? — громко и торжественно, как говорят только на свадьбах, спросил Миша.
— Извините, забыла. Но пойдем в тринадцатую. — Аксиома искоса посмотрела на Петра Ивановича.
Сосед Миша побежал вперед. Когда Петр Иванович и Аксиома поднялись по лестнице, дверь тринадцатой была уже открыта, а на площадке, вытянувшись, стояли ее жильцы: молодой человек, высокий, статный, женщина и мальчик.
— Прораб вашего дома, — громко представил Миша Петра Ивановича. — Так сказать, первопричина сегодняшнего торжества. А это его правая рука, так сказать, — Миша показал на Аксиому.
— Пожалуйста, дорогие гости! — сказал хозяин. — Хотя встреча намечена в верхней квартире, я и Лена… Мы с удовольствием предварительно… Проходите, пожалуйста… Я и Лена… Меня звать Борис, жену Лена, сын Владик.
Стол был накрыт через две-три минуты.
— Пожалуйста, к столу… Мы и Лена…
Тут впервые Петр Иванович обрел дар речи.
— Одну минуту. Скажите, — строго спросил он, — шум сверху есть?
— Шум? — удивился Борис. — Нет… Пожалуйста, за стол…
— Сбоку? — так же строго спросил Петр Иванович.
— Сбоку? Извините, тоже нет. Конечно, если вы без шума не можете, я сейчас к соседу…
— Протечки через степу? — допрашивал Петр Иванович.
— Лена, скажи ты! — в отчаянии воскликнул Борис.
— Двери, окна?
— Лена!
Тут уже Лена взяла за руку Петра Ивановича и повела к столу:
— У нас все в порядке, дорогой…