Строптивая жена

Рэнни Карен

— Вы должны справиться с этим сами, — сказал он, к ее изумлению.

Он нежно держал Сару, хотя поза была неудобная. Ей нужно, чтобы кто-то заботился о ней, защищал ее.

Предстоящие дни и недели будут для нее нелегкими. Первоначальная боль в конечном счете исчезнет, но заберет свою дань. Будут времена, когда Сара едва сможет это вынести, и он намерен быть рядом.

Он никогда не верил в любовь с первого взгляда. Вожделение — да, это он мог понять. Но любовь… это не имело смысла. До тех пор, конечно, пока леди Сара не явилась в кабинет герцога

Херриджа как порыв ветра, и его сдуло в тот же миг. Он потерял способность говорить. Он просто смотрел на нее, не веря, что можно быть такой прекрасной и реальной.

С ее мерцающими серыми глазами, с ее черными волосами, она была кельтская принцесса, а не просто дочь какого-то герцога. Властная, настойчивая, упрямая, самокритичная, и она любила свою мать так, как следует любить матерей.

Она согласилась выйти за него, пожертвовав своим будущим ради женщины, которая прожила после лишь несколько дней, так и не узнав о поступке дочери. Сара не будет страдать из-за этого. Он не позволит ей сожалеть об их союзе. Она полюбит его, в этом он был уверен, как в своих алмазах. Он не мог заставить другого человека влюбиться в него, но мог очаровать, обворожить, убедить. И он намеревался все это сделать.

Пока, однако, он держал Сару и позволял ей горевать.

Глава 13

— Что это у тебя такая печальная физиономия, парень, — сказал Энтони, герцог Херридж.

Саймонс оцепенел.

Обычно герцог Херридж не обращал никакого внимания на настроение слуг, но сегодня его на редкость раздражал Саймонс.

Морна умерла.

Энтони держал в левой руке письмо в черной рамке, в правой — стаканчик портвейна и не мог решить, то ли он чтит память усопшей жены, то ли празднует ее уход.

Слава Богу, она наконец умерла. Вот и ответ на вопрос.

— Отправляйся в Чейвенсуорт с этой каретой, — снова взглянул он на Саймонса.

— Ваша светлость? — Саймонс опять поднял брови. — Разве вы не будете присутствовать на похоронах ее светлости?

А он должен?

Энтони всегда гордился тем, что не был лицемером и ханжой. Он устал от Морны. Почему теперь он должен играть роль убитого горем вдовца?

Конечно, станут чесать языками, если он не поедет на похороны жены. Но кого волнуют светские сплетни? Он — герцог Херридж. Пусть говорят. Некоторая пикантность ситуации приведет к тому, что его имя чаще станут упоминать, будут настоятельнее искать его общества. Если о нем станут говорить, это только облегчит ему поиски новой жены — богатой наследницы.

— Нет, Саймонс, — сказал он. — Ты поедешь вместо меня.

Он бросил письмо на скамеечку для ног, откинулся на высокую спинку кресла и сначала любовался цветом портвейна, потом смаковал его вкус.

Саймонс гордо выпрямился. Херридж часто думал, что Саймонс с его манерами сам мог быть герцогом.

Энтони выждал несколько минут, потом заговорил снова.

— Когда будешь там, — сказал он склонившемуся в поклоне дворецкому, — забери ее шкатулку с драгоценностями.

— Ваша

светлость?

— У нее, кажется, были рубины, в той уродливой брошке, которую подарила ей мать, и несколько сапфиров. Привези их мне.

— Хорошо, ваша светлость. — Саймонс поклонился.

Когда он пошел к двери, Энтони окликнул его:

— Нет никакой необходимости присутствовать на службе. Просто забери эту чертову шкатулку.

Саймонс приостановился, но не обернулся. Старик явно оскорблен. В его реакции было одно из немногих удовольствий, которые Энтони получал от жизни.

— Да, ваша светлость, — сказал Саймонс и решительно закрыл за собой дверь.

Энтони улыбнулся, потянулся за письмом от Дугласа Эстона и снова отхлебнул портвейн.

— Передайте управляющему, что я скоро с ним встречусь, — сказал Дуглас, заглянув в маленькую записную книжку.

Лакей кивнул.

— И скажите миссис Уильямс, чтобы продолжала вести дела, как раньше. Никаких новых инструкций нет.

Лакей еще раз кивнул.

— Сегодня нам нужно отправить много корреспонденции, — добавил Дуглас, закрыв записную книжку.

— Когда мне вернуться за почтой, сэр? — спросил лакей.

— В два.

Щелкнув каблуками, лакей повернулся и пошел по коридору с чопорной осанкой вышколенного слуги Чейвенсуорта.

Дуглас закрыл дверь герцогских покоев и повернулся к Хестер.

— Правда, это странно, сэр? Сначала мать, теперь дочь. — Она смотрела на спящую Сару.

Взглянув на Хестер, Дуглас задумался, не совершил ли ошибку, обратившись к ней за помощью. Но кто-то должен был присматривать за Сарой, пока он занимался делами, и Хестер казалась ему чрезвычайно разумной и заботливой. Но он выставит ее сию же минуту, если она посулит Саре участь герцогини.

— Нет ничего одинакового, — сказал он. — Сара не умирает. Она просто в горе.

Хестер не спорила, но взгляд ее был достаточно красноречив. Дугласу пришлось признать, что и его тревожило то, что Сара проспала весь день и, похоже, не собирается просыпаться.

— Я вернусь через несколько часов. — Он замялся у двери.

Хестер устроилась у окна в кресле с высокой спинкой.

— Идите, сэр, — сказала она, вытащив крючок и клубок ниток. — Я буду сидеть здесь, пока она не проснется. Вам на этот счет не надо беспокоиться. Делайте то, что нужно.

Он закрыл за собой дверь, удивившись, что коридор, ведущий к герцогским покоям, пуст. В прошлый раз на него накинулись по меньшей мере шесть человек, все намеревались встретиться с Сарой и получить ее разрешение, одобрение, наставление, указание. У него был один ответ: «Справляйтесь сами».

Бичер, однако, был настойчив и стоял у герцогских покоев с редкостным упорством. Дуглас наконец убедил его удалиться в свой кабинет и пообещал вскоре туда прийти.

Для того чтобы добраться до кабинета управляющего, пришлось пройти по трем коридорам и одолеть две лестницы. В конце пути Дуглас понял, почему управляющий выглядит таким хилым.