Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

«Следя за стрелкой часовой…»

Следя за стрелкой часовой, Смотрю, как мчится миг за мигом, Бесцельным и тяжелым игом Ложась на дух поникший мой. Так вижу, чужд самозабвенья, – И недвижимый, но живой: Куются цепи роковой Железные, пустые звенья.

«Смешон преждевременный пыл…»

Смешон преждевременный пыл И горек внезапный

обман. Вдруг станет и свет-то постыл, И день-то не к радости дан. И свой затаившийся стыд При людях несешь, не скорбя; Когда ж от людей ты сокрыт, Твой стыд удушает тебя. Зачем ты доверил перу, Зачем ты доверил стихам, Зачем же ты пережил сам Всю детскую счастья игру!

«Пока ты злобу на людей…»

Пока ты злобу на людей Питаешь слепо и бездумно, Как невзначай дикарь-злодей Безумствует горя темно и неразумно, – Души спокойствием и миром овладей; Иначе – будет слишком поздно: Вражда сильнейшая тобой, Как закипевший жаркий бой, Как вихорь, завладеет грозно, – И, смертной раной изможден, Ты будешь вечного страдания добычей, И яд презрения в крови твоей зажжен, И пламень дум твоих сомненьем поражен, И недоверье – твой обычай.

«Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло…»

И хватишь чарку рифм, чтоб заморить тоску

Кн. Вяземский

Тоска, тоска, тоска — и всё кругом постыло, И валится из рук любимый давний труд… Все благодатное давно, когда-то было, Все распроклятое толпится тут как тут. Бездейственно как тень сознание былого; Грядущее молчит, грозя из темноты, — И мается душа без света и без слова Меж безнадежности и мертвой пустоты. Запел бы, — ах, запеть хоть немощно и глухо, — Да песни прежние от сердца далеки, А новых нет давно. И тягостны для слуха То гнет молчания, то хриплый вздох тоски. Одна отрада мне: к чужому песнопенью Приникнуть всей душой в безмолвии ночном… Какою нежною и благосклонной тенью Оно повеет мне — мгновенным, легким сном. О, ясный Вяземский, о, Тютчев тайнодумный, О, Боратынского волшебная печаль! Не я ли слышал вас в полуночи бесшумной? Но вы умолкнули, и одинок — не я ль?

«Куда же светлый лик сокрыла…»

Куда же светлый лик сокрыла, Очаровательница, ты? Душа забвенная уныла В тиши холодной пустоты. Она недвижна, застывая… Но ты, богиня молодая, Ты ей вернешь и пыл, и свет: Явись, как истина, – нагая, Мечта, – толпой пренебрегая И колким инеем клевет!

«Могу ль внимать напев волшебный…»

Могу

ль внимать напев волшебный Развороженною душой? Падет ли он струей целебной, Лиющей трепет и покой? Иль, как полуночное море Под многозвучный шум людской, Замрет в знакомом мне укоре Холодной северной тоской?

«Я дремал на утомленный, я лежал на постели…»

Я дремал на утомленный, я лежал на постели В тихой горнице темной, заполночной порой; В полосе полусвета только руки блестели, Только руки белели под лунной игрой. И сложил их спокойно, и лежал я недвижно, И дышал я без мысли, и смотрел пред собой. Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно; Белы мертвые руки – с последней судьбой.

«Не раз, раскрыв широко вежды…»

Не раз, раскрыв широко вежды, Один глядишь ты в темноту; Но зреть ли жизнь иную, – ту, – Очам земным, очам невежды? И всё же часто ты дрожишь, Предтишьем неким околдован; И мир ночной преобразован, И чуется иная тишь.

«Ты властен ни о чем не думать…»

Ты властен ни о чем не думать; Но благодатна ли свобода В уничтожающих объятьях Одной безбрежной пустоты? Ты очи перед ней зажмуришь; Но всею полнотой душевной Ее как тяжкий гнет пустыни Ты, изнывая, ощутишь. А пращур твой дышал когда-то Благоуханьями живыми: Цвело безмыслие златое Исчезнувших златых времен.

«Когда впервые чуешь ты движенье…»

Когда впервые чуешь ты движенье И веянье нездешних крыл, – Ты только в судорожном напряженье, Недвижен, взор и слух раскрыл. И времена сменятся временами, Вернув видений хоровод Не раз, – пока, тебя лаская сами, Они прольют елей щедрот. И тут, в зачарованье милой муки, Следить ты будешь их рои. Но тщетна жажда в образ, в цвет, в строй, в звуки Облечь сны вещие твои. Быть может, в неугаданный, нежданный Миг тишины и забытья, Проста, в неведенье, красою богоданной, Тебе предстанет песнь твоя.

«За ночью умопомраченья…»

За ночью умопомраченья, И униженья, и тоски, – Так просветленны, так легки Души высокие мгновенья Творящего самозабвенья. За что ж они? И для чего? Бесцельно звуки звукам рады, И незаслуженной награды Отрадно духу торжество.

«Когда останется лишь злоба и усталость…»