Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

«Земному счастью…»

И счастья ищем мы земного

Не у людей.

Фет

Земному счастью Учись не днем, не меж людей: Ночною властью Ты нераздельно овладей – И по безлюдью В напеве радостном стремись, Вдыхая грудью И блеск, и тьму, и ширь, и высь. А под стопою – Морей таинственных ладья – Одна с тобою Земля волшебная твоя.

«Я знаю: всё, что было – вечно…»

Я

знаю: всё, что было – вечно. Но, вспомнив злое бытие, Ты, сердце бедное мое, Так немощно, так человечно. Могучим станешь ли в ночи, Где будет с добрым вечно злое? Как прежде, в жертвенном покое Существование влачи: Бессмертный лик твоих падений В твоей ли власти оправдать? С тобой – лишь песни благодать, Души смятенной стройный гений.

«Не радуйся возвышенному дару…»

Не радуйся возвышенному дару, Богатая, звучащая душа; Не верь словам, что просятся, спеша, Преодолеть немых прозрений мару. Смотри в себя, прислушайся к себе; Перегори во внутренней борьбе. Но и тогда пылающему звуку Уступит пусть измученная грудь – Как милого на вечную разлуку Благословишь в безвестный трудный путь.

«Порою, в душе, запевая…»

Порою, в душе, запевая, Волна неудержна, плескучая, И жаждет, тоскуя и мучая, – Воспрянув, растечься без края. И мечется бурно, плененная Стихиею косной и древней: Всё хочет разлиться напевней, Сквозным серебром опененная. Но редко венчается гимном, В боренье победой певучею: Сразится с гранитною кручею, Расплещется в облаке дымном.

«По капле падает вода…»

По капле падает вода – И никогда не перестанет… О, сколько слез! Я жду, когда Еще одна на сердце канет. Когда-то весел был напев Размерно-звонкого паденья; Но сны былого одолев, Звучат иные песнопенья. Неотвратимее судьбы За каплей – капля, прежде – ныне… Пусть обветшалые мольбы Звучат в моей немой пустыне, – Им ничего не отвратить: И времена проходят мимо, И капли нижущая нить – Как нить судьбы, неутомима. По капле падает вода И никогда не перестанет. О, сколько слез! Я жду, когда Еще одна на сердце канет.

«В предведенье какой печали…»

В предведенье какой печали – Поведай, утро, не таи – Глубокой грустью прозвучали Стихи последние мои? Иль это только мысль о давнем, Что там во тьме схоронено, Пришла задвинуть черным ставнем Мое лазурное окно?

«Я засыпал; быть может, лучше было…»

Я засыпал; быть может, лучше было В ночи отдаться сну, Чем разбудить поющую уныло Знакомую струну. Мне б самому, когда б душа уснула, Мой груз не тяжек был – Без смутного и тягостного гула Похороненный пыл.

«Томимый мукою бессонной…»

Томимый мукою бессонной, Не спал я долгий ряд ночей; И неизменный, неуклонный Всё слышал стук – не знаю чей – В бессонном

шорохе ночей. Хотелось мне, оставив ложе, Скитальцу двери отомкнуть И приютить его. Да что же? Ведь он – моя ночная жуть. Нельзя мне встать и отомкнуть. Но почему же он стучится В один обычный, долгий час? Иль в этот час должно случиться Со мной недоброе как раз – В бессонный, тяжкий долгий час? Нет, он стучит, живой, бездомный, Но отворить я не могу: Меж нами город спит, огромный; Он – как на дальнем берегу; И отворить я не могу. И в час, когда от долгой муки Забылся город, тих и глух, – Пришельца немощные стуки Тоской томят бессонный слух. Огромный город тих и глух.

«Чуть беззвучно утро засмеется…»

Так грустно тлится жизнь моя

И с каждым днем уходит дымом.

Тютчев

Чуть беззвучно утро засмеется За туманом зыбким и седым, Погаси свечу – с нее взовьется Тонкой струйкой душный дым. Он душе томящейся не сладок, Он оставит черные следы, Словно едкий, горестный осадок Заполуночной страды. Так – ужель потухшие порывы Только, злой отравою казня, Дымной, душной тонкой струйкой живы Перед бледным ликом дня?

«Немые слезы накипали…»

Немые слезы накипали В душе томящейся моей. – И слышу из полночной дали Напев далеких, детских дней. Но безнадежней, холодней В немой душе от милой были; И слезы не влекутся к ней: Остановились – и застыли.

«Есть что-то злое в комнате моей…»

Есть что-то злое в комнате моей: В ней запершись, невольно ясно слышу Происходящее кругом; меня же Никто, я знаю, не услышит. Часто Я болен и один, и после ночи Бессонной, в размягченье и тревоге Рассвет горячий встречу и, глаза Закрыв, лежу, оставив милый мне И легкий труд, иль тяжкое безделье Унылой жизни, – я лежу и жду Сна благодатного и облегченья Томлений; но порою мне так тяжко Становится, что я мечусь, кричу И, так о помощи взывая долго, Жду. Но напрасно – знаю сам. А возле Тут ходят, говорят спокойно, мирно, – Иль весело, встревоженно, – но так, Как будто бы меня и вовсе нет На свете. Я лежу и слышу. Слышу, Как в верхнем этаже играют гаммы Нескладно на расстроенном пьянино, И даже слышу, как читает вслух Сосед басистым голосом газету Какую-то нерусскую, и слышу, Как на дворе разносчики кричат Протяжно иль пронзительно; как дети Шумят, играют, плачут и смеются, А где-то, где-то далеко – шарманка… Меня ж, бессонного и дню чужого Никто не слышит…

«Как ты привык к плохим обоям…»

Как ты привык к плохим обоям Убогой комнаты своей, Но, лихорадкой беспокоим, Увидишь в них проклятым роем Драконов, мандрагор, чертей, — Так, приглядись к толпе людей, Одной и той же раз за разом, Болезненно раскрытым глазом, — Увидишь в них ясней, ясней Поток цветов, чертей, зверей — И позовешь, и содрогнешься, Но от него не отвернешься — И вдруг постигнешь, что твое С ним неразрывно бытие.