Студенческие хроники или год в общаге
Шрифт:
– Ошибаешься, – Елена несколько злорадствующе, но, в то же время, с горечью усмехнулась. – Мы не нуждаемся в тебе, Деймон. Ни я, ни Эдвин. Ты отказался от нас. Возможно, раньше это меня мучило, но не сейчас. Мне нравится моя нынешняя жизнь, и я не собираюсь впускать в неё тебя снова. Всё кончено.
– Елена! – я схватил её за плечи, но она раздраженно вырвалась. – Елена, просто подумай, что ты говоришь! Ни один ребёнок не будет полностью счастлив, если у него нет хоть одного родителя. Он будет ощущать себя ущербным и брошенным, а я не хочу, чтобы мой сын знал эти чувства! Не будь эгоисткой!
– Кто бы
– Знай бы я о том, что ты не сделала аборт, я бы…
– Слишком много “бы”, Деймон, – отрезала Петрова, – а поэтому мне абсолютно наплевать на то, чтобы ты делал. Меня поддержал другой человек, и ему не требовалось для этого условное наклонение.
– И кто же? – я сжал зубы. Слова Елены резали хуже ножа. Они, будто лезвие, кромсали сердце на рваные куски. Чертовски больно.
– Элайджа, – девушка произнесла это имя с нежностью, что заставило всё клокотать внутри меня. – Брат Ребекки. Возможно, ты его помнишь.
– Помню, – процедил я.
– Он единственный, кто помогал мне держаться.
– Он знал о беременности?
– Да, я рассказала ему всё почти сразу, как только мы приехали в Лондон. И он понял меня. Внял моим мольбам и не стал говорить об этом Кэтрин и остальным. Он до сих пор держит этот факт в секрете. И знаешь, в чём главное отличие его от тебя? Ему я могу верить.
– Ты с ним спишь? – грубо спросил я, не в силах обуздать ревность.
– Посмотри на себя, Деймон. В тебе не осталось ничего чистого, – грустно усмехнулась Петрова. – Нет, мы не спим, не женаты и даже не встречаемся. Элайджа – друг, почти брат, который дороже мне тысячи таких, как ты. И Эдвин очень любит своего дядю, так же, как и он его.
Последние слова Елена произнесла твердо и с особой жесткостью. Это и стало апофеозом нашего разговора и моей растущей злости.
– Можешь говорить что угодно, делать, что угодно, – угрожающе прошептал я, склонившись над девушкой, – но я не брошу своего сына. И тебя. Тебе придётся с этим смириться, потому что, в конце-концов, я добьюсь своего. И даже не пытайся спрятать Эдвина от меня, потому что я найду его в любой точке мира, да хоть, чёрт возьми, на Марсе! Надеюсь, ты осознала мою решимость?
– Уходи, – тихо бросила девушка, глядя на меня блестящими от слёз глазами. Она быстро оказалась у двери и распахнула её. – Уходи сейчас же.
Я сжал зубы с такой силой, что скулы свело, но промолчал. Взял себя в руки и нашёл силы повиноваться Петровой. Она проводила меня взглядом, не сказав ни слова.
Я как смерч вылетел из гримёрки, столкнувшись на ходу с операторами и другими членами съёмочной команды. Они вперились в меня удивлёнными взглядами, явно пребывая в шоке от того, что я выхожу из гримёрной Елены, да ещё и в таком состоянии. Не обратив на это внимания, я зашёл в свою гримёрку, громко хлопнув при этом дверью. Пусть думают, что хотят. Плевать.
Я начал нервно ходить по комнате, пытаясь успокоиться, что, кстати говоря, было очень сложно.
Ну, уж нет. Я это дело так не оставлю. Моего ребёнка никогда не будет воспитывать чужой человек!
Меня перекосило от одной только мысли, что Эдвин будет называть Холта “папой”. Не позволю!
Я со всей силы треснул по столу и глухо зарычал.
Чтобы избежать такого исхода, мне, прежде всего, нужно помириться с Еленой.
И я, чёрт возьми, сделаю это!
Решить – одно, сделать же совсем другое…
Мне не удалось поговорить с девушкой ни на следующий день, ни через день, ни через два дня. Мы встречались лишь непосредственно на съёмке наших общих сцен, а потом Петрова либо уходила, либо запиралась в своей гримёрной. Все мои попытки пересечься с ней терпели крах. А работа над фильмом, тем временем, подходила к концу…
В то же время, изо дня в день меня назойливо обуревала мысль о встрече с сыном. Она настолько въелась под мой череп, что стала почти заклинанием, чёртовой мантрой. Я не мог больше ей сопротивляться и поэтому однажды, после съёмок, решил проследить за Еленой. Да, глупо, но тогда это казалось мне единственным выходом увидеть Эдвина хоть издалека.
В тот день нас отпустили пораньше. Петрова была очень рада, тут же собралась и уехала. Она даже не догадывалась, что я, тем временем, еду за ней. Какого было моё удивление, когда девушка припарковалась у парка аттракционов! Она вышла из машины и направилась в сторону лотков с игрушками, сладкой ватой и попкорном. Я последовал за ней.
Какое-то время она просто стояла, изредка поглядывая на часы: видимо, ждала кого-то и, скорее всего, Элайджу с моим сыном. А потом… потом мои догадки оправдались. Мне еле хватило сил сдержаться и не броситься к Эдвину. Я, собрав всю волю в кулак, начал наблюдать за ними, ощущая незнакомое мне до этого момента в полной мере чувство: любовь. Любовь к своей семье.
Елена обняла сначала сына, а затем – Холта, и всё это время с её лица не сходила лучезарная улыбка. Эдвин был ещё маленьким и, скорее всего, даже не умел нормально говорить. Это было не удивительно: по моим расчётам, ему должно было быть около двух лет. Он был такой же, как и на фото: румяный, с полу-беззубой улыбкой и короткими, но уже тёмными волосиками. А ещё я заметил, что в нём явно угадывались мои черты. Это заставило моё сердце окончательно сжаться от умиления (ненавижу это слово, но сейчас оно точнее всего описывало моё состояние).
Элайджа и Елена двинулись в сторону детских каруселей, попутно разговаривая и держа Эдвина за руки. Мальчишка гордо вышагивал, рассматривая окружающий мир большими голубыми глазами. Я последовал за ними.
Петрова посадила сына на аттракцион для самых маленьких – лошадок, медленно крутившихся по круглой оси, – и стала неподалёку, ведя беседу с Холтом. Девушка всё время улыбалась, а я искренне наслаждался её хорошим настроением: на съёмочной площадке она редко позволяла себе показать улыбку, тем более мне. Однако вскоре Элайдже позвонили, и мужчина тут же посерьёзнел. Лицо Елены же погрустнело: видимо, Холту нужно было уехать. Мальчик, тем временем, покатался, и девушка забрала его.