Студенты. Книга 2
Шрифт:
— Деда, это не кабак, а хороший ресторан. Руководитель музыкальной группы меня уже прослушал, дал добро. Через неделю собеседование с директором, условия оговаривать будем.
— Послушай меня, Денис. Да хоть какие условия будут, идти туда не надо. Пропадешь! И не таких, как ты, ломала богемная жизнь. А если пойдешь — вспомнишь мои слова. Близок локоть будет, да не укусишь, не забывай об этом.
— Ладно, я еще окончательно не решил. Может, хватит об этом, деда? Давай сходим поедим, а то со вчерашнего вечера не ел, сосет в желудке.
— Н-да… Забыл золотое правило студенчества, ты уж прости,
Савва Николаевич вспомнил свою голодную студенческую молодость, когда есть хотелось всегда.
— Пошли, пошли, заговорил я тебя, это правда.
Он встал и, пропустив перед собой Дениску, вышел с ним из комнаты.
— Где будем перекусывать? — спросил по дороге Савва Николаевич.
— У нас тут недалеко кафе, неплохо готовят. Уже двенадцать, открыто… Пошли туда…
— Доедем, со мной машина.
— Нет, деда, прогуляемся по свежему воздуху, это в двух шагах от общаги, на Светлановском, за углом общаги.
И правда, через пять минут они оказались в тихом уютном кафе с соответствующим названием «Тихая гавань».
— Не понял, где же здесь вода? — пошутил Савва Николаевич.
— А здесь списанные на берег матросы гуляют, — откликнулся Дениска. — И еще мы, студенты.
— А-а-а, тогда другое дело.
Накормив внука и наскоро перекусив сам, Савва Николаевич стал размышлять вслух, сидя за столом:
— Слушай, Денис, может, поедем со мной в наш город? Я помогу перевестись, будешь в нашем институте учиться, точнее, в университете. Диплом солидный. Университету пятнадцать лет, в рейтинге российских вузов занял не последнее место, так что не глухая провинция. И еще: я недавно был в Тарту, читал лекции эстонским студентам, городок маленький, а студентов около сорока тысяч, учиться в местный университет едут со всего света. Реклама за четыреста лет наработана такая, что некоторым столичным вузам в Европе фору даст. Мы пока не можем аналогичной судьбой похвастаться, но город наш не последний в России-матушке, иностранных студентов хоть отбавляй, едут и едут. Все хотят у нас учиться.
— А где их нет, деда? У нас одна треть — арабы и африканцы. Они сейчас везде. Говорят, образование в России самое дешевое в мире, и авторитет советских вузов пока жив… Слышал, по телику показывали, недавно одному нашему ученому-физику, старцу под девяносто, Нобеля дали за открытие, сделанное им аж в пятидесятые годы. Тогда засекреченность была, только теперь об ученом узнали…
— Но это скорее исключение, чем правило, — как-то тоскливо откликнулся на эту новость Савва Николаевич.
— Почему?
— Разогнали ученых, науку стали прикрывать. Видишь ли, денег у государства на науку нет. На яхты, загородные резиденции и гульбища в Куршавеле деньги есть, а вот на науку не находят…
— Не будем, деда, о грустном, и так невесело.
— Верно, Дениска, согласен. Что уж об одном и том же. Ты сыт? — перестроился Савва Николаевич.
— Ты спрашиваешь! Давно не ел столько за один раз. Не знаю, куда в меня все влезло…
Дениска похлопал себя по животу.
— Значит, теперь давай о деле. Твой план действий? — перевел разговор Савва Николаевич в нужное русло.
— План один: получить академку, во-вторых, найти работу, в третьих — остаться в общежитии.
— С третьим, я думаю, поможет
— Нет, нет и нет. Деда, я сам буду решать свои проблемы. Мне уже девятнадцать, я не маленький…
— Как скажешь, сможешь сам — решай.
Савва Николаевич отпил несколько глотков все еще горячего кофе.
— А вот что ты родителям скажешь? — Савва Николаевич вновь перевел тему разговора, посмотрев на Дениску.
Тот пожал плечами.
— Пока не знаю. Устроюсь на работу, тогда обо всем расскажу.
— Тебе виднее, — ответил уклончиво Савва Николаевич.
— А родители знают о твоей поездке ко мне? — насторожился внук.
— Нет, я же часто езжу по делам в Питер, так что эта поездка не из ряда вон выходящая, обычная. О том, что буду встречаться с тобой, я не разговаривал ни с кем. Решил сперва сам разобраться, поговорить с тобой, а потом уж информировать родителей. Хотя мать твоя что-то, видно, чувствует, волнуется, все спрашивает меня о тебе постоянно: позвони, узнай… Я в ответ говорю, звонил, все в порядке, но материнское сердце не обманешь… Ну да ладно. Сам так сам: расскажешь, когда решишь, я не буду. Только позвони домой, успокой, чтобы не волновались. А то мне непривычно врать, не то что некоторым, — вздохнул Савва Николаевич.
— Хорошо, деда, позвоню сегодня же.
— Тогда договорились, Денис. Мне пора, нужно в Онкологический центр на Песочную заехать, проконсультировать снимки одного больного. — Савва Николаевич посмотрел на часы. — На два договаривались, но при таких пробках только-только поспеть бы.
— Спасибо, деда, за деньги, обед… У меня, может, не так выходит, как бы тебе хотелось, — тут Дениска замялся. — Но так получается, извини.
— Ладно, ладно, цыплят по осени считают…
И Савва Николаевич подал руку Денису.
— Пока. Звони, если что. И помни о нашем разговоре…
Денис согласно кивнул.
— Понял, деда.
— Тебя довезти, если по пути со мной? — спросил Савва Николаевич Дениску на выходе из кафе.
— Нет, я доберусь сам…
Они обнялись и расстались.
Возвращался Савва Николаевич уже поздно вечером. Его путь лежал через Невский проспект. Он сперва хотел объехать проспект по набережной с выходом на Московский, а затем прямо на трассу в N-ск, но в последнюю минуту распорядился:
— Езжай, Володя, по Невскому. Давно там не был, хоть посмотрю, как он сейчас.
— Нет проблем, шеф. По Невскому так по Невскому.
Шофер повернул с Дворцовой площади на Невский. Сидя в машине, едва ползущей по забитому транспортным потоком проспекту, Савва Николаевич удивился вслух:
— Надо же, раньше он казался мне таким широким. А тут улочка, а не проспект.
Володя ничего не ответил. Он нервно следил за движениями едущих впритык автомашин.
Ничего не осталось от его студенческого Невского, разве что знакомые названия: Гостиный Двор, Аничков мост, памятник Екатерине II. Часть кинотеатров переименовали или закрыли совсем. Да и сам Невский превратился в обычную для Запада городскую автомагистраль с потоком машин, иллюминацией от всевозможных вывесок и реклам, бьющих в глаза так, что их хотелось закрыть.