СТУК ТОПОРА ПО ВИШНЕВОМУ САДУ
Шрифт:
Выключив телевизор, Золотицкий решил узнать, как дела в его театре. Он позвонил своему заместителю, режиссеру Пузикову.
Пузиков Антон, лет тридцати пяти, рослый шатен с короткой стрижкой, работал в театре уже лет пять. Он стремился работать без всяких конфликтов с администрацией, пытался угождать всем, кому надо в данный момент угодить. И постоянно уговаривал Золотицкого помягче разговаривать с чиновниками. Золотицкого крайне раздражало поведение Пузикова, его конформизм. Золотицкий даже несколько раз ругался со своим замом, ворча:
–Мне не нужен на работе конформист, соглашатель!
На что Пузиков смущенно отвечал, что не желает ни с кем ругаться и портить
отношения.
–15-
Набрав номер телефона кабинета Пузикова, Золотицкий услышал бодрый ответ, что
все хорошо.
Золотицкий усомнился:
–Так ли все хорошо? Спектакли идут?
–Все хорошо, Никита Сергеевич!
Золотицкий минуту помолчал, потом поинтересовался:
–Этот противный Аристархов звонил?
–Он не звонил. Он вчера пришел в театр. Все хорошо.
Золотицкий присвистнул от удивления:
–Да ну? И что хотел?
–Ну, спрашивал тоже, как дела… Заходил в ваш кабинет.
Золотицкий занервничал:
–И что он искал в моем кабинете?
–Ой, не знаю… Все хорошо!
–Компьютер же забрали. И когда его отдадут?
Пузиков снова повторил:
–Ой, не знаю…
–И сколько мне сидеть под домашним арестом? Тоже не знаешь? И снова повторишь: все хорошо? Как в песенке «Все хорошо прекрасная маркиза»?
На том конце провода Золотицкий услышал лишь вздох. Минуту помолчали.
Золотицкий спросил с интересом:
–Может, мне позвонить этому противному Аристархову?
Пузиков пробормотал:
–Ой, не знаю…
–Интересно, что ты знаешь? Что все хорошо?
Пузиков помолчал минуту, потом осторожно произнес:
–Знаете, Никита Сергеевич, лучше не ссориться с этим Аристарховым.
–Я с ним не ссорился. Только не соглашался.
Пузиков сокрушенно вздохнул:
–Напрасно, Никита Сергеевич.
Закончив разговор с Пузиковым, Золотицкий поднялся, походил в задумчивости по квартире, потом сел. Раздался телефонный звонок. Золотицкий не торопился брать телефонную трубку. Он напрягся, думая, что звонит Аристархов. Прошли три минуты, а телефон продолжал звонить. Не выдержав, он поднял трубку, говоря еле слышно:
–Да, слушаю.
–Хорошо слушаете, Никита Сергеевич?– услышал в трубке бас Аристархова.
–Хорошо.
–Как настроение, Никита Сергеевич?
Золотицкий пожал плечами:
–Интересные у вас вопросы… Лучше скажите, когда я буду выпушен на свободу.
–Значит, раскаиваетесь?
Золотицкий твердо произнес:
–Я ни в чем не раскаиваюсь! Я не совершал никаких преступлений! Жил и буду жить по правде!
–Вот оно как?
–Да, по правде!.. Маслову освободили?
–Пока нет.
Золотицкий повысил голос:
–Но она ни в чем не виновата!
–Только не кричите на меня.
–Я волнуюсь, я…
–16-
Аристархов перебил:
–Раньше надо было волноваться! И не спорить со мной!
–Выходит, вы мстите мне?
Аристархов сухо ответил:
–Бросьте нести всякую чушь!
–Скоро? Это когда?
Однако вместо ответа Золотицкий услышал в трубке частные гудки.
Золотицкий помрачнел:
–Черт! Стук топора по вишневому саду слышен очень хорошо!
В комнату вбежала испуганная Анфиса.
–Ты чего кричишь?– беспокойно спросила она.
–Кричу… Стук топора…
Анфиса сразу перебила мужа, нахмурившись:
–Заладил одно и то же… Лучше бы помягче говорил с Аристарховым.
–Помягче? Надо жить по правде…
Золотицкий подошел к Анфисе, обнял ее, потом мечтательно произнес:
–Вот если бы я попал в прошлое, на репетицию «Вишневого сада»! В Малом театре!
–Ну, ты и фантазер.
–Мечтаю хотя на денек оказаться там… Поговорить бы со Станиславским.
Анфиса хмыкнула:
–А с Чеховым не хочешь поговорить?
–И с Чеховым тоже хочу поговорить! И с Гоголем хочу поговорить! Знаешь, человек иногда страдает от того, что он не живет в своем времени.
Анфиса удивленно спросила:
–Ну и что потом? Поговорил бы, дальше-то что?
–Ой, я мечтаю… Кажется, мое время- это прошлое. Каждый человек рожден для своего времени, но когда он попадает не в свое время, он страдает!
Глава 5
Встреча со Станиславским.
… И увидел Золотицкий удивительный сон. Сны, конечно, не явь, что-то среднее между фантасмагорией, вымыслом и удручающей реальностью. Он очутился в зрительном зале Московского Художественного театра, когда шел спектакль «Вишневый сад». Золотицкий сначала удивленно оглядывался вокруг, потом немного успокоился, наблюдая за игрой актеров. После окончания спектакля все зрители захлопали, некоторые вставали с криками «Браво!». Занавес на короткое время закрылся, потом открылся, все актеры вышли на сцену, радостные, улыбающиеся. Через минуту на сцену вышел режиссер Константин Сергеевич Станиславский. Он был огромного роста, отличного телосложения, с энергичной походкой и грациозной пластикой; у него были совершенно седые волосы на голове, а большие усы и густые брови остались черными. На груди на золотой цепи висел лорнет. Все в нем подкупало: и огромный рост, и грациозная пластика, и ясные глаза, и простодушная улыбка, и четко поставленный голос. Золотицкий подивился немыслимой гармонии великого режиссера, его силе, красоте, артистизму; в Станиславском не было ничего специфического актерского, никакой фальши, никакого налета театральности и интонаций, заимствованный у сцены.
Подождав, когда зрители стали расходиться, Золотицкий проник за кулисы. Он увидел Станиславского с несколькими актерами, которые очень оживленно говорили. Золотицкий медленно подошел к ним, стоя поодаль, но внимательно наблюдая и вслушиваясь в
–17-
разговор. Через минуты две Станиславский заметил его, интересуясь:
–Вы что-то хотите мне сказать, сударь?
Золотицкий кивнул, волнуясь, пробормотал что-то невнятное. Станиславский вскинул брови от удивления.
Наконец через минуту Золотицкий робко ответил: