Стукач

Вихлянцев Олег Эрнестович

– Сейчас поймешь. Сколько товара отправил с апреля по июнь?

– Вы же сами знаете! – удивился Виталий.

– Знаю. Потому и приехал к тебе на Куйлюк [70] . Общая сумма не бьет.

– Да? – тихо спросил Ким. – И намного?

Виталий был далеко не глуп. Даже копейка от реализованных за пределы Узбекистана анаши и опиумного мака была на строгом учете. Ошибиться он не мог. Каждый – от мальчика, работающего на плантации в горах, до самого Султанова – получает свою долю. Значит, полковнику показалось мало. Приехал за добавкой.

70

Отдаленный

микрорайон в Ташкенте, заселенный в основном представителями корейской диаспоры.

– Много не много – это как посмотреть, – уклончиво ответил Миркузий Мирвалиевич. – Ты не представляешь себе, как трудно мы живем! Вот через месяц свадьбу дочери делать надо. А где деньги брать? Сам знаешь наши обычаи – калым-малым, гости-кости… Ох как тяжело! А тут еще ты со своей ошибкой в расчетах.

– Так сколько недосчитались? – Внешне Виталий был абсолютно спокоен, хотя внутри у него бушевал пожар справедливого негодования. Этот жирный боров совсем совесть потерял!

– Вах, уважаемый! – возвел руки к небу полковник. – Шесть тысяч недостача… – сказал неуверенно. – Нет, шесть с половиной! – добавил уже более твердо и остался собой доволен.

Спорить с Султановым – себе навредить. И навредить можно капитально. А это в планы Кима не входило.

– Шесть с половиной… – словно эхо повторил за полковником Виталий. – Немалые деньги. Но беда поправима…

– Вах! Молодец! – темпераментно воскликнул полковник.

– Правда… – Ким выдержал небольшую паузу.

– Что? – замер Миркузий Мирвалиевич.

– Правда, я располагаю только тремя тысячами.

– Ва-а-ах…

– Ну нету больше! – почти выкрикнул Ким, и это должно было означать, что он говорит чистейшую правду.

– Плохо, уважаемый, – укорил его полковник. – Добрый я человек. Мягкий. А ты моей добротой пользуешься. Плохо. Ну давай хоть три!

Стоит ли говорить о том, что эти три тысячи рублей были у Виталика не последними? Он передал полковнику деньги, и уже через полчаса пришла пора прощаться,

– Благословение дому твоему! – произнес Миркузий Мирвалиевич, усаживаясь в свою служебную «Волгу».

– И вам – всего самого наилучшего! – напутствовал его Ким.

– Чучка! [71] – брезгливо выговорил в адрес корейца Султанов, когда его машина уже отъехала далеко.

71

Свинья (узб.).

– Онэйнисиз джаляп! [72] – зло выматерился Ким по-узбекски, глядя, как черная «Волга» скрылась за поворотом.

Он уже собирался закрывать ворота, когда увидал, как из тени растущей перед домом ветвистой чинары вышел человек и направился в его сторону. Фигура, да и сама походка показались ему знакомыми…

* * *

– На ночлег пустишь, хозяин? – спросил у Кима мужчина, вышедший из-под чинары, но так и не подошедший к самым воротам, где горела лампочка. Лицо его рассмотреть было невозможно.

72

Без

перевода.

– У меня не гостиница, – грубовато ответил Виталий, пристально глядя на нежданного пришельца.

– Потому к тебе и прощусь, Циркач, – с едва заметной усмешкой сказал тот. – В гостиницах битком народу…

Виталия передернуло. Циркач – его лагерное прозвище. И дано оно было ему тысячу лет назад, когда он мотал срок в Пермской зоне. Кого же принесло из столь давнего прошлого?

Не желая более пребывать в неизвестности, Ким шагнул к человеку, одновременно сунув руку в карман брюк и нащупав там рукоять складного ножа. На всякий случай.

– Ты «перо»-то не рисуй! – хохотнул гость.

И только тут Виталий узнал его.

– Соленый!

– Узнал…

– Проходи. – Ким кивнул на полуприкрытые ворота.

Уже спустя пять минут они сидели в одной из комнат просторного кирпичного дома. Пол здесь был устлан соломенными циновками, а стены убраны соломенной же плетенкой, разукрашенной пестрыми изображениями павлинов, драконов, диковинных рыб и морских растений. Помещение имело также по одному окну в каждой стене, закрытому от стороннего взгляда матовым стеклом. Воздух здесь был свеж и насыщен каким-то необычайно приятным ароматом. В центре был установлен невысокий столик, наподобие узбекского дастархана. С той лишь разницей, что вырезан из неизвестной Соленому ценной породы дерева.

Ким хлопнул два раза в ладони, и две женщины, те самые, что прислуживали только что отъехавшему Султанову, плавно и неслышно вошли сюда с подносами в руках. Пока Виталий с Соленым усаживались поудобнее, на столике появились исключительно корейские яства. И Ким, не прикасавшийся до того к узбекской еде, принялся накладывать себе в тарелку. Его гостя также уговаривать не пришлось.

– Кушай хе, – посоветовал кореец. – Свежий сырой сазан – очень помогает!

– От чего? – спросил Соленый.

– Ото всего. – И Виталий расхохотался.

Соленому была непонятна причина его смеха, но переспрашивать он не стал.

– А это что? – взглянул Соленый на небольшое, но достаточно глубокое блюдце с едой, похожей на недоваренную вермишель с какими-то добавками.

– Фунчоза, – пояснил кореец. – Салат из белка.

– Из белка?! – искренне удивился Соленый.

– Ты кушай, кушай. И – пей. – Он разлил по фарфоровым пиалам водку.

Вся еда обильно поливалась густо-коричневым соевым соусом с примешанными в него сухими и перемолотыми пряностями.

После того как мужчины выпили по первой и слегка закусили, вновь появились две женщины и поставили перед ними кассы [73] с супом, опять же напомнившим Соленому нашу русскую лапшу. Разве что была она значительно тоньше. Бульон оказался холодным и на вкус сладко-кисло-горько-пряным. Сочетание перечисленного было изумительно вкусным. Кроме того, в бульоне плавали мелко нарезанные кусочки нежнейшего отварного мяса и шинкованная зелень.

– Кук-су, – произнес Ким название супа.

73

Большие глубокие миски из фарфора.