Ступает слон
Шрифт:
– Они классные. – Мы вошли в квартиру, и Аля зашарила по стене в поисках выключателя. В конце длинного пустого коридора загорелась одинокая лампочка.
– Станка? – позвала Аля. – Я с гостьей!
– Воз? – раздалось из глубины квартиры.
Аля окинула меня взглядом.
– Пани сис-сотка фемини илонская, Маруся.
– Е? – спросила квартира. Голос у Станки был хриплый.
– После, – сказала Аля. – Интереска.
– Здравствуйте, Маруся. – Станка так и не появилась. – Я сейчас оденусь и выйду к вам.
– Смотри-ка, – сказала Аля. –
– В смысле? – спросила я.
– Оденется даже. Могла бы и голой выйти, – сказала Аля. Я успела испугаться, но она тут же рассмеялась.
– Не бойся, – сказала она. – Я шучу!
Мы прошли мимо нескольких закрытых дверей и оказались в странной, тускло освещенной комнате. В углу, у окна, стоял старый диван с протертой спинкой. Рядом покачивалась дверь на балкон, заваленный черными, перетянутыми полиэтиленом покрышками. Пол комнаты был устлан совершенно новым ковром, который, казалось, скрывал яму-ловушку.
Когда глаза привыкли к полумраку, я заметила, что все стены комнаты заклеены фотографиями формата А3, на которых были изображены человеческие лица. Я подошла к одной из них. Она была напечатана на листе тонкой клетчатой бумаги. Пиксели совпадали с клетками – точно так же, как на портрете Фуко в «ИКС». Только тут я вспомнила, что та фотография была подписана именем Аля.
– Нравится? – спросила Аля.
– Да, – сказала я. – Это ты сделала?
– Я, – Аля хотела еще что-то добавить, но осеклась.
– Не оборачивайся, – раздался у меня за спиной хриплый голос. Я вздрогнула и хотела обернуться, но Аля помотала головой. Она все еще улыбалась, и я не стала пугаться.
– Можно к тебе прикоснуться? – спросила Станка. Она стояла уже совсем близко.
– Не надо, пожалуйста, – ответила я.
– Лана, – сказала Станка. – Тогда можешь обернуться.
Я медленно развернулась и увидела невысокую девушку чуть-чуть старше меня с короткими осветленными волосами, которая, улыбаясь, отступала к стене.
– Привет, – сказала она. У нее было странное и не очень красивое, мальчишеское лицо: узкие губы, широкие скулы. Карие глаза смотрели хитро и грустно. Хотя я была выше Станки сантиметров на двадцать, казалось, что она смотрит на меня сверху вниз, возможно, из-за ее худобы. Из рукава китайского халата, словно щупальца спрута, тянулись соломенные пальцы.
– Здравствуйте, – сказала я, надеясь, что нам не придется жать руки. Станка вызвала у меня необъяснимую неприязнь.
– Я не буду к тебе прикасаться без предупреждения, – сказала она, будто прочитав мои мысли.
– Спасибо, – сказала я.
– Маруся, ты интересуешься Аркадием Васильевичем? – Станка двигалась очень странно. Ее голова повернулась в сторону Али, а потом обратно ко мне, но ее тело в это время оставалось совершенно неподвижным.
– Очень, – ответила за меня Аля. – В такси мы обсуждали «Лингвистику активизма».
Станка посмотрела на меня – на этот раз сдвинулись только ее зрачки. Больше всего она напоминала мне детскую игрушку, змейку, скрепленную из нескольких цветных
– И как? – спросила Станка. Вопрос был явно обращен ко мне, но Аля снова ответила за меня:
– Здорово.
Я почувствовала, что меня игнорируют, и сказала:
– Меня очень интересуют мысли Аркадия Васильевича.
– Здорово, – повторила за Алей Станка. – Хорошо. Сейчас поедем.
– Тебе что-то нужно собрать? – спросила Аля.
– Я бы переоделась, – сказала Станка.
– Марусь. – Она пощелкала пальцами. – Можно мы тут тебя оставим на пару минут? Или можешь в архиве Аркадия Васильевича подождать, это последняя дверь направо.
– Архив Аркадия Васильевича? – спросила я.
– Ну да, – сказала Станка. – У нас там что-то вроде музейчика. Тебе может быть интересно.
– Хорошо, – сказала я. – Подожду вас там.
В Москве я привыкла, что все время переписываюсь с Мари. Теперь, когда я была ближе к ней, чем когда-либо раньше, я оказалась втянута в такой стрессовый процесс, что все время забывала, что ей нужно отвечать. Чтобы идти по коридору медленнее и не выглядеть подозрительно, я достала телефон и обнаружила от Мари длинное сообщение. Не слушать ее сейчас было бы совсем свинством, учитывая, что она говорила, что поссорилась с мамой, а я даже не смогла ее нормально поддержать. Я достала наушники и включила голосовое.
«Марусь, – Мари звучала устало и грустно, и мне сразу захотелось ее обнять и поцеловать. – Я знаю, что у тебя там важное дело, прости, что отвлекаю. Просто мне тут реально неприятно как-то и очень тебя не хватает, хотя я знаю, что ты скоро приедешь. Пожалуйста, напиши мне что-нибудь, можно очень короткое. Мне просто хочется тебя увидеть или тебя услышать, например. Я хочу тебе сказать, что очень по тебе скучаю, надеюсь скоро тебя увидеть и обнять, прижать к себе и вообще не отпускать никогда. Будем вместе слушать PVRIS и вообще ни о чем не думать. Надеюсь, что ты там интересно и полезно проводишь время и тебя там не обижают разные престарелые лесбиянки».
Я улыбнулась и толкнула дверь, которая должна была вести в архив. Наговаривая ответ Мари, я огляделась.
Это была большая комната с двумя окнами напротив двери, освещенная настенными лампами. Под окнами стояли два стола, на одном из которых располагался стационарный компьютер, а на другом были разложены какие-то документы. Я прикрыла дверь и прошлась по комнате.
Слева от столов, у стены, стоял большой и длинный шкаф из «Икеи», весь заклеенный бумагой. Все свободное пространство на нем было исчерчено карандашными надписями и схемами. Я отправила Мари сообщение, открыла инстаграм и отошла к столам, чтобы сравнить шкаф с фотографией Али. Не то чтобы были какие-то сомнения, что именно это и есть пресловутый архив Васильева, – по разговорам с Алей и Станкой это было очевидно. Но я все равно проверила – никаких сомнений. Аля позировала именно в этой комнате.